за рекой, перекрыв шум обоих лагерей. Вырвав задними копытами огромные куски дёрна, обезумевший бык рванулся вперед и поскакал сначала именно в сторону Усмаря, но потом вдруг повернул и помчался, опустив огромную голову, на шатер князя, где, кроме Владимира, находился и повелитель Илдей! Кегел оторопел, но ничего уже не мог сделать. Стражники у шатра ощетинились навстречу зверю копьями, но было видно, что вот-вот брызнут в стороны.
С боевым кличем кинулся наперерез быку Кегел. И совсем не заметил, что с другой стороны опередил его малорослый Никита. Правда, в руках у последнего ничего не было. Не было булатного меча, даже кинжала или ножа не было. Бык замер перед стремительным броском, метая из-под копыт куски дёрна. Лагерь поднялся на ноги, заспешил к княжескому шатру. Кто-то бросил копьё да промахнулся, закачалось древко прямо под брюхом обезумевшего гиганта.
Не успевал Кегел. Зато Никита был уже рядом. Но бык рванул, набирая скорость, и прыгнул ему навстречу младший киевский кожевенник, голыми руками цепляя за бок. И, о чудо! Огромный зверь упал на колени, бороздя землю, страшно закричал и завалился. А над ним стоял Никита, в руках которого остался после броска большой кусок бычьей шкуры, вырванный вместе с ребрами и мышцами. Отбросив их в сторону, Усмарь навалился на шею, обхватывая её руками, и почти незаметно сдавил.
Из шатра на шум вышли князь и хан, оба встревоженные. От безделья ратники запросто могли начать биться не на шутку. Кегел вмиг оказался у ног господина.
- Прости, великий Илдей, я опоздал. Бык взбесился, но этот рус успел его остановить.
С другой стороны к ногам Владимира склонился седовласый ратник.
- Не гневайся, князь, это мой младший сын, пятый, я и брать не хотел его ныне в поход, так он тайком за дружиной ушел.
- А я и не гневаюсь, - улыбнулся Владимир, - пускай вон хан поглядит, как у нас молодцы быков живьём на куски рвут.
Илдей сыпнул злобными искрами на Кегела, что стоял, склонив колено и опустив покорно голову.
- Этот, я слышал, - продолжил киевский князь, кивнув на Кегела, - за три дня немало дружинников моих покалечил.
- Мой лучший воин, - тихо сказал хан, и Кегел с благодарностью приложил к груди руку.
- Его ещё никто не победил! - гордо добавил хан и велел подняться телохранителю во весь рост.
Действительно, все окружающие стали вокруг жалкими середнячками, Никита в том числе. И казалось, не найдется смельчака задирать такую силу, отлитую в смуглую груду мышц и огромный костяк. Но заговорил вдруг отец Никиты:
- А с моим в посаде просто никто не связывается. Боятся и всё. Сам-то он добрый, мухи не обидит. Но посадские его стороной обходят. Жалко, что и девки. Смеются: обнимет, говорят, Усмарь до смерти. Так что над Никитой тоже ещё никто не брал верх. Старшие братья - и те побаиваются.
- А по виду и не скажешь, - прищурился Владимир.
- Если у рус такой богатырь, пусть бьётся с Кегелом! - решил вдруг хан. - Пусть бьются голыми руками до самой смерти. Если ваш Никита... Кожемяка, - пренебрежительно сказал Илдей, - победит великого воина, мы уйдем в степи. Три года не буду Русь воевать.
Кегел высокомерно посмотрел на простоватого с виду Никиту. Стоит мужичок, переминается с ноги на ногу. Видать, ему даже неловко, что все на него смотрят. То, что он руками шкуры рвет, ещё ничего не значит, в руках Кегела гнется булат!
- Если Никита победит, уедешь с Трубежа боярином, - молвил князь старику-отцу, а с Никитой никто и не разговаривал.
- Завтра, на рассвете, - решил хан.
- Завтра, на рассвете, - согласился Владимир, затем только посмотрел на Никиту: - Попытаешь, Никита?
- Отчего не спытать? - и потупил взгляд.
- За весь Киев ответ понесёшь! - хмуро предупредил князь.
Никита Только вздохнул: чего, мол, говорить, надо - так понесу. На том и расстались.
* * *
