Батюшка глубоко вздохнул и отвел глаза в сторону. Помолчал немного, обдумывая ответ доступный пониманию отрока.
— А сколько стоит частица неба? — ответил вопросом на вопрос.
— Неба? Да разве... Это... Ну, разве может быть... Чтоб небо...
— И я о том, — грустно улыбнулся священник, — хотя, знаешь, могут найтись дельцы, которые и небо разделят и начнут продавать частями. Землю уже продают, леса, воду... У них всё имеет цену, потому как деньги для них мерило всего. Понимаешь?
— Понимаю.
— Как тебя зовут?
— Тимофей.
— Крещёный?
— Да, меня бабушка крестила.
— Вот видишь, Тимофей, имя у тебя апостольское. Знаешь об апостолах?
Тимофей теперь был ещё больше озадачен, чем в тот момент, когда задал первый вопрос. Он в смятении сжимал в руке пуговицу и очень хотел отдать её священнику. Пусть проверит. Пусть узнает. Но за витриной кафе стоял Михаил, которому она принадлежала, и мальчик не знал, как ему поступить. Зато знал батюшка. Он положил ему руки на плечи и заглянул в глаза:
— Не мучайся. Если это та пуговица, то она сама найдёт нужные руки. Но помни главное: продавать её нельзя. Только дарить. А, может, кому-то удастся проследить её путь, найти доказательства.
— Спасибо, батюшка, — облегченно вздохнул Тимофей.
— И тебя Спаси Бог.
Священник направился было к заправке, но вдруг вернулся к машине, открыл багажник и стал рыться в сумке.
— Тимофей, постой, — окликнул он мальчика, и, когда тот подошёл к нему, протянул ему маленькую красную книжицу.
«Православный молитвослов», — прочитал Тимофей, после чего батюшка вручил ему вторую книжку — тонкую, наверное, из серии «Для самых маленьких». На титульном листе стального цвета был напечатан портрет, с которого внимательно смотрел последний император, а сверху и снизу золотыми буквами шла надпись: «Детям о царе».
6
После обеда в кафе Михаил и Тимофей подводили итоги. Получилось, что Тимофей выручил тринадцать тысяч рублей. При этом он выложил на стол даже те деньги, которые давали лично ему, на мороженое. Михаил, глядя на пачку купюр, одобрительно щелкнул языком:
— Отлично! Прекрасная работа, напарник! Полторы штуки твои.
— Но ведь мне положено только тысячу триста?
— Двести — премия за честность и скорость. Убери в свой специальный карман.
— Вот пуговица, — Тимофей робко выложил её на стол.
— Узнал что-нибудь у попа? — не торопясь взять реликвию в руки, спросил Михаил.
— Узнал, — и Тимофей подробно пересказал весь разговор с батюшкой и показал книги.
Михаил слушал его, нервно покусывая губы и пристально глядя в глаза, — отчего даже ни на йоту не лгавшему Тимохе приходилось опускать взор, будто в душе у него кто-то копался. Но Михаил повёл себя совершенно неожиданно:
— Вот что, парень, оставь её себе. Мне она карман тянет. Ну? Чего раскис? Бери, пока дают. Я же вижу, она тебе нравится. Раз цены ей нет, то и продавать её нельзя. Кто знает, может, это, правда, грех. А мне и так грехов хватает.
Тимофей зажал пуговицу в ладони и некоторое время не мог осмелиться задать мучивший его вопрос. В конце концов, решился.
