— Прав? — широко распахнула глаза Катя. — В чём?
«Что я могу предпринять на лестничной площадке, куда в любую секунду могут приехать на лифте?» — стиснул зубы Леон.
— Что бросил бутылку в этого гада!
— Ты же не виноват, — улыбнулась Катя, — что у тебя не было гранаты.
Леон увидел взлетающий в огне и дыму чёрный лимузин, себя, блистательно отстреливающегося от охранников, спланированно уходящего к набережной, где на спуске рокочет катер с верной Катей Хабло за штурвалом.
Лестница ожила, наполнилась звуками. Хлопала подъездная и щёлкали замками квартирные двери, непрерывно сновал лифт, внутри трубы мусоропровода пролетал мусор.
Какая-то компания устроилась на лестнице несколькими этажами ниже. Доносились скрыто хихикающие, давящиеся голоса. Леон знал, какие темы обсуждаются такими голосами. Показались знакомыми и сами голоса.
Они устремились вниз по лестнице, миновали несколько пролётов, пока не увидели сквозь сетку лифтовой шахты двух девиц из восьмого «А», а вместе с ними парнишечку, кажется, из шестого.
Уши у парнишечки пылали.
Забыть этот ушной огонь было невозможно. Недавно парнишечка отважно затянулся «Беломором» в школьном туалете, и точно так же запылали у него уши, а из глаз хлынули слёзы. Но он сдержался: не закашлял, не зарыдал. Оказался волевым парнишечкой. Вот только волю воспитывал не так и не там. Хотя, кто знает, как и где надо воспитывать волю?
Девицы, в обществе которых он в данный момент находился (воспитывал волю?), были из тех, что, загадочно улыбаясь, слоняются по улицам, не возражая, если в хвост пристраиваются ребята. Фамилия одной была Рутенберг, её звали Рутой. Другой — Савенко, её, естественно, Савой.
Леон ещё не вник в суть разговора, а уже понял, что есть отчего пылать парнишкиным ушам, так щедро уснащали Рута и Сава свою речь матерщиной. При том, что тема как будто к этому не располагала. Они разгадывали кроссворд.
Но по-своему.
— Десять по вертикали. Металл. Периодический элемент системы Менделеева, — огласила Рута.
— Ну, Лёха! — подбодрила Сава.
Лёха, однако, молчал.
— Херидий? — предположила Сава.
— «Е» — третья, — вздохнула Рута, — и букв больше.
— Охеридий?
— Ещё буква.
— Захеридий!
— Двенадцать по горизонтали, — продолжала Рута. — Экскаватор с большим ковшом.
— Экскаватор с большим ковшом? И всё? — удивилась Сава.
— Так написано.
— Лёха, — вкрадчиво подступила Рута.
— Шестая — «е»!
— Работает ковшик, а? Или не вырос ещё ковшишка? Ну, не лезь, Савка! Шестая «е»? Загребало.
— Шестая, а не пятая!
— Тогда… Загре…ебало. Загреебало — экскаватор с большим ковшом. Годится!
Лёха сосредоточенно курил.
— Скучный ты, Лёха! — замахала руками Рута. — Всё куришь, куришь, не хочешь с нами отгадывать.
— Из-за дыма уже кроссворда не видать, — зашелестела журналом Сава. — Пошли дальше. Четырнадцать по вертикали. Прибор, используемый в геодезии для определения плотности грунта. У… Лёха, если не отгадаешь…
— Буквы? — как конь из хомута, высунул голову из дыма Лёха.
— Длинненькое словечко. Третья «у», в конце «е».
— Опять «е»? Зае… ты меня, Савка, с этим «е»! Лёха, хоть одно слово отгадай!
— Труппекатор! — вдруг громко объявил Леон. — Пиши: труппекатор!
— Какие люди!
— С чердачка?
— Откуда надо, — усмехнулся Леон.
Лёха испуганно смотрел на Леона. Он был крепким парнем, этот Лёха. Уши позеленели, а всё курил.
— Как ты сказал: труппекатор? — склонилась над кроссвордом Сава. — Леонтьев, ты гений!
Катю Хабло Сава и Рута не замечали, как будто не стояла рядом с Леоном Катя Хабло.
— Давай, что там ещё? — Леон вспомнил, что уходить из подъезда следует по одному, как с конспиративной большевистской сходки. Подумал, что Катя, пожалуй, может идти.
— Шестнадцать по горизонтали. Праздник, народные гулянья, — обнародовала Сава. — Вторая «о», последняя «и». Восемь букв.
Некоторое время все удручённо молчали. Лёха затушил о стену папиросу.
— Поебонки! — сказал Леон.
Впервые в жизни он видел в глазах девчонок такое восхищение. Безобразное несуществующее слово вошло в клеточки кроссворда, как патрон в наган. Сава поднялась со ступенек, молитвенно протянула к Леону руки поверх дымящейся Лёхиной головы.
Нормально, решил Леон, посижу с девчонками.
— Нам пора! — прозвенел над ухом требовательный бритвенный голос Кати Хабло.
Я с ней целовался, равнодушно вспомнил Леон.
Они пошли вниз по лестнице.
Леон подумал, что останется в памяти Савы и Руты как парень, отменно разгадывающий кроссворды. Но неизбежно объявятся другие парни, ещё более отчаянные разгадчики. Сава и Рута забудут его.
Перед тем как выйти из подъезда они конспиративно изменили внешний вид. Катя спрятала в рюкзак свою запоминающуюся яркую куртку, стянула резинкой в хвост распущенные волосы. Леон спрятал в сумку свою незапоминающуюся (мог бы и не прятать) куртку, разлохматил голову, нацепил на нос тёмные очки, которые ему дала Катя. Никто не должен был узнать бутылочных террористов в примерной ученице и лохматом придурке в тёмных очках.
На улице было прохладно. Дело шло к вечеру. Применительно к данному полушарию планеты солнце садилось. Применительно к колодцу данного двора поднималось, текло вспять от земли по стенам и окнам, воспламеняя их.
Никто их не подстерегал. Видимо, бутылочный инцидент был исчерпан. Член президентского совета, должно быть, докладывал президенту основные тезисы свинцовой экономической реформы. А может (и скорее всего), уже сидел в зале для VIP (very important person[1]) в Шереметьево, ожидая отлёта в Лондон или Мадрид, прикидывая, как там будет с фунтами или песетами?
Домой, подумал Леон, быстрей домой, надо учить алгебру, завтра городская контрольная!
Вышли на проспект. Но и проспект был демократичен, мирен. На решётке канализационного люка отколотое бутылочное горло.
— Заскочим ко мне? — предложила Катя. — Я покажу тебе гороскоп.
— На КПСС? — Если что сейчас совершенно не интересовало Леона, так это гороскоп КПСС. Леон почувствовал, как натягиваются невидимые нити, влекущие его прочь от ружья. Это ничего не значит, подумал Леон, зато потом летишь, как камень из рогатки. — Кто у тебя дома?
— Никого, — ответила Катя.
— Мать в Амстердаме?
— Нет, — сказала Катя, — но она поздно вернётся.
Они шагали по скверу, за которым было белое здание школы, а дальше — через дорогу — их дом.
