самолет, но прежде чем их увезли, Семен узнал, что оба они действительно были инструкторами моджахедов, а полковник Маккаферти даже имел полномочия планирования диверсий и боевых операций. Второй — Фил Притчард — был более лицом гражданским и являлся специалистом по отравляющим веществам. Вполне вероятно, что имен у этих граждан мирового сообщества было несколько, но лейтенант Рогозин запомнил именно эти. Словно знал, что придется еще не раз встретиться...
Но в то время он не мог даже подозревать, что на Лубянке из них вытрясли максимум информации всего за одну неделю, а затем тайными тропами вернули на афгано-пакистанскую границу. Чтобы легенда, придуманная в Москве, больше походила на правду, более военный Маккаферти сбросил со скалы более гражданского Притчарда. Теперь он мог рассказать о счастливой случайности, спасшей его от рук шурави и оправдать потери: четыре плюс один. Действительно — это больше походило на правду и оставляло меньше места для подозрений.
Старшина Пахомов получил перед дембелем орден Красной Звезды, такой же награды был удостоен младший сержант Дурды, полковник Маккаферти получил огромную денежную компенсацию, медаль и повышение по службе: он стал главным специалистом по мусульманским военным формированиям. Лейтенант Рогозин стал старшим лейтенантом погранвойск СССР, но ненадолго.
Летом 91-го он похоронил мать, а зимой не смог приехать на похороны отца... Уже в госпитале с простреленным легким хоронил страну, которой давал присягу. Ранение лейтенант Рогозин получил не в бою, а на улицах Душанбе, где находился в командировке. Выстрел в спину пограничника прозвучал как раз 8 декабря, когда по всем каналам радио и телевидения звучало обращение беловежских соглашенцев.
Когда Семен пришел в себя, у кровати сидел его товарищ по отряду и земляк Алексей Павлов. От него он узнал об отце, от него же узнал о судьбе страны, а от врачей чуть позже узнал о том, что, скорее всего, его комиссуют да еще и наградят инвалидностью.
Уволенный в звании капитана он долго обивал пороги медицинских учреждений и высшего начальства, доказывая свою боеспособность, но никто не хотел брать на себя ответственность по привлечению к службе «ущербного» воина да еще и с имперскими замашками. Похоже, в военных ведомствах уже никто ни за что не нес ответственности. Оружие со складов брали все, кому хотелось поиграть в войнушку и в суверенитет с соседями. Солдаты и офицеры не получали жалования, а техника — горючего.
Следом за Рогозиным уволился и Павлов. Вместе они помотались по стране. Повоевали в Приднестровье, в Абхазии, через Болгарию горной дорогой попали в обложенную со всех сторон санкциями ООН и преданную российским правительством Югославию.
3
— Теперь я вспомнила, где я тебя видела! — прервала поток воспоминаний Наташа. — Вас показывали в программе Невзорова до того, как ее закрыли. Там как раз было про Югославию и наших ребят, сражающихся на стороне сербов. Афганцы, казаки... Там еще у одного казака был крест на груди, и у него Невзоров брал интервью.
— Вроде было, — задумался Семен, — ну и память у тебя. Наверное, мельком показали...
— Ага, но я запомнила, потому что ты сидел и курил так мечтательно, а потом жутко закашлялся! За что вы там воевали?
— Можно, конечно, назвать кучу причин, и каждый за свое: кто-то за деньги, хоть и невелики они были, кто-то за братьев-сербов, кто-то за Россию... Да-да, не удивляйся, именно там за Россию. Югославия — это маленькая Россия, многие так думают. И самое интересное, что так думают и враги сербов. Знаешь, если говорить в переносном смысле, то представь себе, пока старший брат болеет, все, кому не лень, пришли бить младшего брата. Ну а по большому счету, даже те, кто этого не понимали, воевали там за веру... Почти все войны на этой планете были религиозными, и ни одну из них православные не начинали первыми.
— А в Чечне?
— Там война не за веру, а за деньги...
— У тебя, наверное, было много женщин? — то ли спросила, то ли озвучила свою мысль Наташа.
Детский этот вопрос заставил Семена улыбнуться.
— Для кого-то и одной много. А в моей жизни их было три, — честно ответил Семен. — Ольга... Но она теперь — как мираж. Где-то в другой жизни. Потом была медсестра в госпитале — Светлана. Красивый эпизод, но не больше. Она, наверное, больше жалела, чем любила. А скольких она пожалела до меня? Когда я уезжал, она даже не пришла попрощаться. И была еще Милица, в Боснии...
— А с ней что?
— Теперь уже ничего. Ее в этом мире нет.
— Прости...
