— Да нет, ничего... Все равно этого никогда не забыть.
— Красивая?
— Это, опять же, кому — как. У нее были черные, как смоль, волосы, ярко-карие глаза и легкое загорелое тело.
— Сербка?
— Да.
Нужно было ответить на немой вопрос Натальи, который из ложных, принятых в этом «мирном» обществе приличий, она боялась задать.
— Ей перерезали горло. Сербокосом. Это такой специальный кривой ножу мусульман. Да и хорваты такие позаимствовали. У них считается престижным сфотографироваться на фоне отрезанных голов.
— Не надо... Мне муторно...
Действительно, вздумал тоже рассказывать о войне без правил солнечным апрельским днем в тихом уютном кафе красивой девушке. Для всех в этом городе любая война настолько далеко, что они вообще не верят, что она возможна. И только для тех, кто был на ней, она не начиналась, она не кончилась, она — всегда! Для большинства же — это короткие сводки в программе «Время», к которым привыкли, как к прогнозу погоды. Где-то убивают — это, конечно, страшно, это ужасно, но главное, что не у нас. О том, что это «где-то» может прийти сюда, мало кто задумывается.
Семен вдруг вспомнил, как носились по Сухуми сбежавшие из разгромленного питомника обезьяны. Как во время стрельбы они поначалу поднимали жуткий визг, от которого холодела душа, а потом привыкли. И даже с интересом наблюдали своими быстрыми глазками с ветвей деревьев за перестрелкой. Говорят, над многими из них проводили медицинские опыты. Может, даже заражали СПИДом. А теперь они свободно носились по городу и попадали в руки новоявленных зообизнесменов.
— Ты опять ушел в себя? Вот что, пойдем ко мне, я тут снимаю квартиру неподалеку.
Семен настороженно посмотрел на Наталью. Девушка в первый день знакомства приглашала его к себе. Может, он отстал от жизни?
— А это удобно?
— Я живу одна.
4
В отряде Милоша Ристича было пятьдесят человек. Из них — пятеро русских. В других частях армии Республики Сербской и того меньше — один-два. Так что о тысячах добровольцев, как во время русско-турецких войн на Балканах, говорить не приходилось. Хотя со времени Османского нашествия война эта не кончалась, а земля эта и без того была обильно полита русской кровью.
Сербы называли русских бойцов братушками. Вместе с Семеном тут были Леша Павлов, сержант-десантник Володя Климов из Латвии, которому в новом государстве не жилось, и два казака — Олег и Гриша. Разговорчивый Гриша как раз и давал интервью, когда приехала невзоровская команда. Милошу же это не понравилось.
— Потом на весь мир будут трубить, что Россия дает Сербии оружие!
— Ну дает же, — вступился Леша, — хотя мало, конечно.
— Дает, — вздохнул Милош, — мало, конечно.
Оружие шло все теми же тайными тропами через Болгарию. И, разумеется, не от правительства. Дума вроде и пыталась что-то вякать о поддержке Югославии, об одностороннем снятии санкций, но более чем вяканьем это назвать было нельзя. Вот и шли по горным дорогам КАМАЗы-фуры, груженные гуманитарной и медицинской помощью (и по документам, и если даже разгрузить ближнюю к дверям часть мешков и коробок), но в чреве их таилось так нужное сербам оружие.
Ах, Милица, Милица!.. Долгое время Семену казалось, что Ольга будет преследовать его память и чувства где бы он ни был. Так оно и было. Прошло уже больше десяти лет, а она являлась ему во снах, мерещилась на улицах городов и тревожила память несбывшимся счастьем. Простил ли он ее? Он ее ни в чем не обвинял! Просто пустоту, возникшую в душе, целиком заполнила боль. Романтика уступила место разочарованию, которое и пустило корни рогозинского цинизма. Семен не пришел к мысли, что все женщины ветрены и легкомысленны. Он помнил свою мать.
Светлана? Нет, ей не под силу было бороться с этим миражом. Она появилась именно в тот момент, когда Семен более всего нуждался в женской ласке, когда готов был принять руку от любого, кто захочет разбить, разбавить его одиночество.
В ночи ее дежурств они
