подлости напоролись на знакомый «Лексус». На переднем сидении всё длился и никак не мог кончиться долгий поцелуй Ольги Вохминой и её нового друга. Морошкин нагло встал перед лобовым стеклом, буравя брезгливым взглядом сомкнувшиеся лица. Остальным пришлось сделать вид, что они смотрят по сторонам. Наконец в машине почувствовали, что они объект внимания, и парень с искажённым от злобы лицом выскочил на улицу, кинулся было к Морошкину, но, заметив ответное движение огромного Гены, осадил. Театрально имитируя превосходство, сказал резко и чётко, точно был хозяином положения:
- Тебя вежливости не учили? Смотри - поучат.
- Ты, что ли? - уточнил Морошкин равнодушным голосом.
- Я не мараюсь, - с пренебрежением ответил парень.
Тут же с угла подъехала «БМВ», из которой выпрыгнули, как пружины, два здоровяка. Один из них в два прыжка оказался рядом.
- Э, мурзики, двинулись отсюда, пока я вас «вискас» есть не заставил.
- Ты бы ещё с противотанковой гранатой на нас вышел, - сказал Морошкин и спокойно направился к подъезду.
- Умник, хайло своё закрой и больше не открывай, а то в следующий раз дышать разучишься, губошлёп. А ты, чурка, чё вылупился? - перестроился он на самого крупного Гену.
Бганба в ответ только осуждающе покачал головой и устремился в другую сторону.
- Увидимся, - буркнул он себе под ноги.
Ребята стали расходиться, лишь Ольга и Света презрительно смотрели на сидевшую в салоне Вохмину. У подъезда Морошкин остановился и повернулся к девочкам:
- А вы говорите... «Накроют нас медным тазом». Да мы под ним сидим и нос высунуть боимся. А некоторые под этим тазом родились... Вы как хотите, а я объявляю им войну, - в довершение фразы он хлопнул дверью.
* * *
Света и Ольга пришли к Валику вместе. За ними появились Морошкин с Перепёлкиным, позвякивая бутылками в полиэтиленовых пакетах, потом Бганба, последним явился Иванов. Он был явно взволнован, что тут же сканировал Морошкин.
- Что стряслось? - спросил Алексей.
- Отец устроил матери скандал за благотворительность, а я ему - за жадность. В первый раз в жизни получил затрещину, ну и пропел он мне старую песню, кто кого кормит. «Ради кого это всё?!» - завопил, передразнивая отца, Денис. - «Помогать надо, но всем не поможешь, надо же рассчитывать всё, всё считать надо!..» Ох, и противно мне стало. Короче, ушёл я. Ночь в моём распоряжении.
Девушки что-то колдовали на кухне, ребята собрались в гостиной, детально обдумывая проект предстоящей операции. Сидели на полу вокруг плана эвакуации из «Торнадо», то ли как полководцы, то ли как казаки, пишущие письмо турецкому султану. В главные действующие лица настырно просился Валик, мотивируя ещё и тем, что это он раздобыл шашки. Никто особенно не возражал. Морошкину отводилась роль открывателя дверей, а дальше он, как работник «Торнадо», должен был помогать эвакуации посетителей. Денис, как повелось, - снимать. Поэтому придётся помириться с родителями и взять камеру. Перепёлкин с машиной будет дежурить у соседнего офисного здания, чтобы не привлекать внимание. Бганба - прикрывает в случае чрезвычайных обстоятельств, ловит пустую сумку, сброшенную Валиком с крыши, а так - просто прогуливается рядом. Можно даже с девочками, если они будут настаивать. Иванов тут же предложил и решение о публикации кадров.
- Интернет, - сказал он. - Можно туда выгрузить и «Голубую лагуну», и «Торнадо», уж там зрителей будет больше, чем в самых больших кинотеатрах!
- Подходит, - согласился Морошкин, - главное - сохранить инкогнито. Там и милиция, и фээсбэ будут рыть. Всю сеть перетрясут.
- Слить можно вообще из другого города, из интернет-клуба, пусть потом ищут.
Определив время и позиции каждого в новом моделировании, снова вернулись к «Дому ребёнка».
- Надо быть честными, парни, - сказал Морошкин, - ну походим мы туда, ребятишки к нам привыкнут, но всё равно мы не меценаты, усыновлять нас ещё самих можно, поэтому прежде чем мы оттуда уйдём, надо подумать, как уйти с чувством выполненного долга. Чтоб кошки на душе не скребли. Пусть это звучит помпезно...
