Я радовался, когда Сашка вешал на стену гитару и уходил. Он не говорил куда, а я не спрашивал.
Спустившись с виадука, я увидел Володьку Биндо. Он часто после работы околачивался у вокзала. Биндо стоял спиной ко мне с каким-то незнакомым парнем.
Вот он обернулся и, увидев меня, осклабился.
— Мы тут ворон считаем…
— Кто это? — спросил его приятель.
Биндо что-то негромко ответил. Парень не очень приветливо посмотрел на меня и отвернулся.
— Я думал, ты меня продашь с этим инструментом, — сказал Биндо и подошел ко мне.
— Как обстановка в цехе, изменилась? — спросил я.
— Нормально… А мастер, дубина, по глазам вижу, знает, что это я спрятал инструмент, но ничего, на горло не наступает…
— Кончай травить, — подал голос его приятель.
— Этот красивенький… Дима обидел меня, — сказал Володька. — Пришел в цех и вернул ножик… Я же ему, дурачку, от чистого сердца… Раз, говорит, украл инструмент — не возьму, и баста! Я ж пошутил, говорю, а не украл! А он сует мне назад…
— Такой уж у него характер.
Володька достал из кармана складень, нажал защелку, и лезвие, блеснув, выскочило.
— Такую штуку нигде не купишь… — сказал он.
Я кивнул ему и пошел дальше. Биндо догнал и протянул нож.
— Подарок от Володьки Биндо…
Он смотрел на меня своими светлыми глазами и, как всегда, насмешливо улыбался. Но я почувствовал, что, если откажусь, Володька мне этого никогда не простит. Да и с какой стати отказываться? Я взял нож, полюбовался и положил в карман.
— Спасибо, — сказал я. — Мне очень нравится этот нож.
Парень с любопытством смотрел на нас. Увидев, что я положил нож в карман, он недовольно пробурчал:
— Я ж тебе, скотина, за него пятерку давал! А ты какому-то…
— Дай с человеком поговорить! — оборвал Биндо. — Помнишь, насчет арматурного цеха мы с тобой толковали? Ты ведь теперь бригадир…
— А что?
— Я не жалуюсь, ребята ко мне в механическом нормально относятся, не наступают на пятки. И филин… ну, этот мастер, не зыркает, как раньше.
— А ты сомневался.
— Этот…
— Красивенький, — подсказал я.
— Правильный такой парнишка… Салажонок! Он толковал насчет вашего цеха… Говорит, хорошие токари требуются.
— Я могу поговорить с начальником, — сказал я.
— У меня ведь пятый разряд.
— Такие токари на дороге не валяются, — сказал я.
— Ты идешь или нет? — ежась на ветру, позвал парень.
— Кореш мой старинный, — сказал Володька. И, сунув мне руку, ушел.
В нашем окне свет. Занавеска задернута. А вдруг она там… Я подхожу к окну и заглядываю: на койке, опустив голову, сидит Шуруп и лениво перебирает струны гитары.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Я стою у толстой белой колонны кинотеатра «Спутник» и жду Олю. Здание пединститута напротив. Я слышал, как прозвенел в институтских коридорах последний звонок. Лекции закончились. Высокая коричневая дверь то и дело хлопает под могучим напором ветра. Парни и девушки с разноцветными сумками и папками выходят на улицу. У одного из студентов полосатой птицей выпорхнул шарф и, взлетев в воздух, зацепился за ветви тополя. Парень положил на землю портфель и полез на дерево.
А вот и Оля… Ветер набросился на ее прическу, разлохматил. Она подошла к автобусной остановке.
Я встал сзади. Оля меня не видела. Вот так, будто совсем незнакомые люди, мы стояли неподалеку друг от друга.
На скамейке сидели два парнишки лет по семнадцати.
Один из них подмигнул другому и негромко сказал:
— Учись, как надо действовать… Сейчас закадрю!
Он поднялся, обеими руками поправил на голове серую кепчонку и расхлябанным шагом подошел к Оле. Ветер дул в ту сторону, и я не расслышал, что он сказал и что ему ответила Оля. Парень потоптался возле нее и со смущенной физиономией вернулся на место.
— Отшила? — спросил первый.
— Она, оказывается, глухонемая…
— Я на пальцах умею, — сказал первый и тоже поднялся, но я крепко взял его за плечо и посадил на место. Они оба вытаращили на меня глаза.
— Вы что-то хотели нам сказать? — спросил второй.
— Хочу вам дать один совет, — понизив голос, сказал я. — Никогда не приставайте на улице к незнакомым девушкам. Это может когда-нибудь плохо кончиться…
Не знаю, пришелся ли им мой назидательный совет по душе или нет, но тут подошел автобус и я вслед за Олей вскочил в него. Взяв два билета, я один протянул ей. Секунду мы смотрели в глаза друг другу, ее губы дрогнули в улыбке.
— Куда мы едем? — спросил я.
— Куда ты — не знаю, а я — к тебе, — сказала она.
Мы бродили по городу, и ветер, как верный страж, повсюду сопровождал нас. В осеннем парке скучно и пусто. Ни одного человека. Волны со свинцовым блеском выплескиваются на берег. Идешь по набережной, и холодные брызги летят в лицо.
Над крепостным валом застыли синие и узкие, как гигантские веретена, тучи. Ветер стучал в парке голыми ветвями, и этот унылый стук был печальным.
Оля подняла осиновый лист, твердый, с ржавчиной по краям. Понюхала и раскрыла ладонь: лист взмыл вверх и немного погодя опустился далеко от берега в воду.
— Какой пустынный парк, — сказала она.
Парк просвечивается насквозь. Черные и коричневые стволы, охапки листьев под ногами. Примолкла карусель, клиньями застопорены лодки-качели. Осенний парк напоминает кладбище.
Смахнув желтые листья, мы сели на скамейку.
— Ну, что ты на меня смотришь такими глазами? — спросила она. — И молчишь?
— Я жду, что ты скажешь. Давно жду…
— Помнишь, мы были на кладбище? Там похоронен поручик Синеоков, убиенный в первую мировую войну… Старая женщина до сих пор приносит на могилу гладиолусы. Я бы так не смогла.
— Бог с ними, с гладиолусами, — сказал я. — Что произошло, Оля?
— Ангелы зовут это небесной отрадой, черти — адской мукой, а люди — любовью… Это сказал Гейне.
— Прости, но мне очень интересно, что скажешь ты?
— Андрей, ты помнишь хотя бы одно стихотворение?
