выстукивать морзянку — тоже четкие сигналы.
— Давайте с собой захватим, — предложил Расул.
— Они же килограмма по полтора. — Лейтенант покачал на руке две радиостанции и батарейный блок.
— С ним при развертывании удобнее. Я сам понесу…
— Давайте возьмем, — поддержал старшину Кудрявых.
— Берите, если охота надрываться. Давайте завтракать, нам еще на автобус успеть надо.
Давыдов и сам был не прочь позабавиться с новыми игрушками, но ему не хотелось перегружать спутников, путь предстоял неблизкий. Ну раз они сами проявили инициативу, ради Бога.
Завтракали тушенкой, крепким чаем и хлебом с маслом, Мамедов достал «из загашников» банку абрикосового варенья.
Потом группа Давыдова зашла в казарму. Народ уже отбегал зарядку и толпился в умывальнике. Показав дежурному по части командировочное предписание, Толик велел помощнику дежурного вскрыть комнату хранения оружия. Расул получил личный автомат — «для отражения нападения опасных животных». Из своего ящика с патронами Давыдов достал снаряженный магазин и положил в карман. На автомат натянули выклянченный у Карабана чехол от ружья. Дежурный по батальону капитан Ржанников курил на крыльце.
— Надолго на Северный?
— Дня за три обернемся, — уверенно ответил Давыдов.
Попрощавшись, компания бодро зашагала к автобусной остановке. Она находилась на территории поселка, который, как и все северные населенные пункты, застраивался без всякого генерального плана. От части его отделяло поле, там местный зверосовхоз умудрялся что-то выращивать для своего подсобного хозяйства. На краю поля высилось здание районной больницы, куда эпизодически бегали в самоволку «личные составы». Там же практиковалась очередная Мишкина пассия — студентка-медичка. Кудрявых косился на знакомые окна, а Давыдов и Иванов нагло скалились.
Автобус оказался разбитым, дребезжащим на каждой рытвине «пазиком». Водитель взял деньги и без лишних разговоров выдал билеты. Местное население предпочитало платить в автобусе. Дело в том, что на станции билеты в погранзону продавала бдительная особа преклонного возраста. Закалка у бабки была чекистская. Сидя под плакатом с видом Беломорска и надписью «Нашему городу 50 лет. 1937 — 1987», она у любого, кто интересовался рейсом в сторону границы, требовала командировочное предписание или приглашение, заверенное местным кагэбэшным начальством. При чем тут Беломорск (до него от поселка было часа четыре поездом), знала только сама старушенция. То ли она была оттуда родом, то ли входила в число основателей этого славного города, неизвестно. Водители автобусов, получавшие процент с выручки, смотрели на вещи проще: деньги есть — бери билет, все равно дальше первого погранпоста не уедешь.
В автобусе кроме военной троицы оказались две тетки-карелки, они сначала разговаривали на своем языке, но, увидев служивых, вежливо поздоровались и перешли на русский. Ответив на приветствие, Давыдов распределил обязанности: Расулу стеречь автомат и вещмешок со связным барахлом, Мишке — мешок со злосчастной лампой и продуктами. Свое имущество он сложил под бок и мгновенно уснул. Засыпая, подумал о том, что северные обычаи ему нравятся. Особенно тот, по которому все знакомые и незнакомые здороваются. Толик всегда был легок на подъем, без труда приспосабливался к новой обстановке. На Север он поехал добровольно. Узнав о его выборе, преподаватель по специальности майор Катречко с недоумением спросил:
— Ты что, Давыдов, для этого четыре года в отличниках? Оставайся в училище, человеком станешь.
Давыдов скромно умолчал о том, что остаться и сам был не прочь, но начальство не предлагало. А раз уж все равно нужно куда-то ехать, так уж ехать, чтобы было интересно служить, да и финансовый вопрос немаловажен, северянам платят побольше, чем где-нибудь в Псковской области. Порядки каймановского батальона лейтенант усвоил быстро. Главный принцип был прост: если к тебе нет претензий по работе, то за все остальное хотя и будут ругать, но не особенно строго. А найти недостатки можно у любого.
Местный быт тоже пришелся лейтенанту по душе. Гарнизон жил дружно. Можно смело зайти к кому- нибудь в гости в два часа ночи, и хозяева не сделают круглые глаза и постные лица. Не предложат «еще чайку» в надежде, что у гостя наконец проснется совесть и он уйдет восвояси. Часто посиделки затягивались до утра. Как ни крути, без общения человек не может, волки, и те в стаи собираются. Северная жизнь отличалась какой-то бесшабашностью, люди не отягощали себя условностями, все было временным, на точках знали, что дослуживать придется в другом месте. А потому не страдали вещизмом. Погрузите древесно-стружечную мебель в кузов грузовика, «пилотируемого» армейским водителем. Провезите ее километров девяносто по лесной дороге. Если рассчитываете выгрузить мебель, а не груду обломков, то вас ждет глубокое разочарование. В этих краях люди покупали только то, чего не было в продаже в центральной полосе, и то, что хорошо переносит переезды.
Перечень развлечений был скудным: чтение, кино и дискотека в местном клубе; как водится — телевизор. Когда появилась «удлиненная программа», вся часть неделю ходила по утрам с красными глазами. Для борьбы с растлевающим влиянием Запада по телику часов до трех ночи показывали фильмы вроде «Семнадцати мгновений…» и «Места встречи…».
Частенько собирались семьями, просто поболтать, пели под гитару. Правда, частенько — это весьма условно. Обычно на сутки случалось до пяти «готовностей», граница рядом, а малая авиация у соседей развита не в пример лучше, чем у нас.
Еще одной традицией была общая привычка не запирать двери. Как-то в первые месяцы своей северной жизни Давыдов отправился к начштаба за подшивкой «Вокруг света»; связка ключей от гаража и квартиры командира висела с наружной стороны двери. Анатолий ее взял и торжественно вручил НШ:
— Вы ключи снаружи оставили, я принес, чтобы не потерялись.
Силинкович его сперва не понял, потом рассмеялся:
— Во-первых, здесь не воруют, а во-вторых, где им еще быть, — пожал плечами ветеран точки. — Завалятся куда-нибудь, замучишься искать, а из замка им деваться некуда…
Силинкович впустил лейтенента в чулан, где полки ломились от подшивок: «Воруг света», «Техника — молодежи», «Наука и жизнь», «Юность». За годы службы у НШ скопились сотни журналов. Чтение было еще одной повальной местной страстью. Впоследствии Толик и сам развернулся вовсю, одних газет и журналов выписал на пятьдесят рублей, северные проценты позволяли не экономить.
Гостеприимство на границе было развито, как у эскимосов: любой приезжий с другой точки мог получить стол и кров. Обычно командированных принимали у себя те, с кем собирались решать вопросы прибывшие. У Давыдова останавливались представители авиаполка и связисты, у Черненко — люди химической службы, у начальника штаба — штабные работники, локаторщики — у офицеров местного РЛУ…
Подпрыгнув на очередном бугре, автобус жалобно задребезжал. Толик открыл один глаз. Кудрявых спал, обняв мешок стоимостью с «Запорожец», Расул общался с местными тетками и бдительно охранял начальство и Мишку. Петляя по сопкам, огибая болота и озера, шоссе вело через лес на запад. У леспромхоза военные высадились, дальше нужно было идти пешком. Снабженная на дорогу ватрушками с брусникой троица зашагала в сторону от наезженной трассы. Компанию по-прежнему окружал лес, только теперь асфальт сменила разбитая лесовозами широкая проселочная дорога с лужами по колено и вязкой глиной под ногами. Зимой вопросы расчистки решались просто: когда снег мешал движению мощных финских грузовиков SISU, на трассу выезжал «Кировец». За трактором по земле на тросе скользило колесо от «БелАЗа», своим весом частью утрамбовывая снег, а частью оттесняя его на обочину. В особо труднодоступных местах каменные завалы расчищались взрывами.
У солдат величие первобытного леса вызвало чувство сродни благоговению. На их позиции лес был одомашнен, зависим от человека. От людей зависело, расти тому или иному дереву дальше или быть срубленным. Выбираясь из кустарника, можно было запутаться в растяжках антенного поля или оказаться у капонира с какой-нибудь техникой. Лес, окружавший сейчас людей, был другим. Могучие сосны с бронзовыми стволами угрюмо качали тяжелыми пушистыми лапами, мрачные вечные скалы, ледниковые озера напоминали человеку о могуществе и величии Севера. Лес, не терпящий компромиссов, лес, признающий только законы, установленные природой. Это был другой мир, вроде того, где приходилось
