отключился.
Сознание вернулось через мгновение. Давыдов вылез из-под тюка с меховым обмундированием. В том, что произошел взрыв, он не сомневался: салон заволокло дымом и в воздухе удушливо пахло сгоревшим тротилом. Давыдов сел, помотал головой. В ушах звенело. Ужасно болела голова. Анатолий потрогал лоб и нащупал здоровую шишку и ссадину. Коснувшись раны, ругнулся и посмотрел на руку. Ладонь окрасилась красным. Давыдов встал на четвереньки и стал пробираться в нос. Тянуло холодом. Давыдов встал и сквозь рассеивающийся дым увидел, что осколки взрывного устройства разбили стекла в иллюминаторах левого борта. В отверстия врывался обжигающе ледяной ветер, сгонял остатки дыма в хвост. Потолок и борта самолета были изрешечены множеством пробоин. На полу лежало три тела. Вернее, только то, что от них осталось. Прямо у ног Давыдова дрожала чья-то оторванная рука. Узнать убитых было невозможно. Давыдова стошнило. Капитан нащупал в кармане платок, вытер рот и, шатаясь, побрел в пилотскую кабину.
Пилот в левом кресле уткнулся лицом в штурвал. В затылке летчика сочилась кровью рваная рана, желтел мозг. Он был мертв. Но летчик справа был жив. Его куртка медленно пропитывалась кровью. Раненый был без сознания и слабо стонал. Давыдов ошеломленно переводил взгляд с одного пилота на другого. Рассудок отказывался верить в случившееся.
— Черт! Вот черт! Как же так, оба сразу…
Перспектива выглядела безрадостной: оказался на борту неуправляемого самолета, летящего неизвестно куда. Давыдов посмотрел на приборную доску, в глазах рябило от обилия циферблатов, указателей, индикаторов. Взгляд остановился на циферблате высотомера. Его маленькая стрелка медленно вращалась. Машина неумолимо теряла высоту. Судя по скорости движения стрелки, самолет медленно, но верно снижался. От этого открытия захватило дух. Нужно срочно что-нибудь делать. Давыдов высвободил из ремней мертвого пилота, вытащил тяжелое тело в салон, вернулся в кабину и стал тормошить раненого:
— Эй братан, очнись! Падаем!
Летчик не реагировал, от толчков его голова запрокинулась, сквозь приоткрытые веки виднелись белки закатившихся глаз.
— О Господи, да очнись же…
Раненый не отзывался. Давыдов уселся в освободившееся кресло и снова взглянул на показания высотомера. Стрелка прошла рубеж в две тысячи. Капитан потянул штурвал на себя.
— Давай же, ну давай… — просил он самолет. Медленно, словно нехотя, нос пошел вверх. Маленькая стрелка перестала вращаться, большая дрожала у прежней отметки. Давыдов перевел дух, посмотрел на приборы.
— Как много. Напихали же…
Опыта вождения самолетов у Давыдова не было. Вернее, был, но мизерный. Еще в училище он записался в аэроклуб. По чьей-то инициативе сверху командование училища дало всем желающим «добро» на посещение харьковского аэроклуба по воскресеньям. Большинство попросилось в секцию парашютного спорта. После трех прыжков давали значок и удостоверение парашютиста. Отпрыгавшие эту норму гордые собой курсанты прикручивали к парадным кителям синий значок с белым куполом и силуэтом болтающегося на стропах человечка — эмалевый символ воздушного волка. Давыдов записался в вертолетчики. Здесь тоже прыгали и тоже вручали значок, но по окончании курса выдавали еще и пилотское свидетельство. Продолжительность этого курса, правда, была побольше, да и сами занятия посложнее. Пилотское удостоверение Анатолий так и не получил. Перед сдачей зачетов и экзаменов в аэроклубе он сломал ногу на полосе препятствий. Преподаватель физической подготовки, исповедующий принцип «тяжело в учении — легко в походе», запустил учебную группу на восемь кругов. Норматива такого, конечно же, в природе не существовало, но училище готовилось к конкурсу, и новому начальнику кафедры были нужны высокие показатели. На седьмом круге Давыдов загремел с разрушенного моста. Из санчасти он вышел с предубеждением к беговым видам спорта и с легкой хромотой, от которой до окончания училища так и не избавился. Обиднее всего было то, что с аэроклубом ничего не вышло. Позднее Давыдов еще раз пытался освоить науку управления летательным аппаратом. Во время службы на Севере его учили знакомые ребята с местного аэродрома. Правда, до посадки «кукурузника» (других самолетов в местном авиаотряде не было) дело не дошло.
Пилотских навыков не хватало. Приборов было значительно больше, чем на стареньком «Ми-2» и на «Ан-2» пяозерского отряда гражданской авиации. Выровняв полет, Анатолий решил попытаться выйти на связь с землей. Натянул наушники, подобрал с пола блокнот, выпавший из рук командира. Несколько раз повторил вызов. Земля не отвечала: то ли вышли из зоны связи, то ли радиостанцию повредило взрывом. Давыдов знал, что воздушное судно может посылать сигнал бедствия автоматически, но вот где включается этот сигнал, он не знал. Покричав в микрофон для очистки совести: «Полюс, Полюс» — и не получив ответа, капитан оставил это занятие. Искать нужный переключатель на приборной панели было некогда. Задрав аэроплану нос, Анатолий добился лишь временного успеха. Теперь упала скорость, и самолет начал проваливаться вниз. Стрелка указателя высоты снова начала пугающий отсчет.
Чертыхаясь, Давыдов отжал штурвал и занялся поисками переключателей управления тягой. Нужные рычаги он нашел достаточно быстро. Такие же были в «Ан-2», хотя и выглядели иначе. Здесь их оказалось два, по числу движков. Для начала Давыдов перевел их вперед до упора и решил посмотреть, что будет. Однако ровным счетом ничего не произошло. Тогда он потянул рычаги назад — результат тот же. Двигатели тянули свою монотонную песню, значит, управлять моторами невозможно. Видимо, при взрыве что-то вышло из строя. Возможно, каким-то образом включалось резервное управление, но каким — для Давыдова было тайной за семью печатями.
— Вот влип!
В голову приходили всякие решения, но соответствующего случаю не появлялось. Всплывали какие-то обрывки из курса аэродинамики, что-то из рассказов знакомых летчиков. Давыдов сильнее подал штурвал вперед, самолет клюнул носом, заскользил вниз, скорость увеличилась. Дождавшись, когда скорость достигла пятисот километров в час, Давыдов потянул штурвал на себя. Машина поднялась чуть повыше, но лететь стала медленнее. Конечно, таким способом далеко не улетишь, но можно дрыгаться, пока есть запас высоты. А вот что будет потом?.. Про потом думать не хотелось. Еще одна проблема заключалась в том, что капитан понятия не имел, какая скорость для этого типа самолетов является критической, когда она достигнет своего предела и самолет начнет падать, как большой кусок металла. Извернувшись в кресле и не выпуская штурвала из потных ладоней, Давыдов вытянул ногу и попытался толкнуть раненого пилота. Со второй попытки он больно ударил его по лодыжке. Раненый застонал и открыл глаза.
— Падаем! — заорал Давыдов. — Скажи, что делать!
— Прибавь обороты, — ответил пилот и отключился.
— Да очнись же, не выходит у меня ни хрена! — кричал Давыдов. — Чего тут у вас нажимать надо?!
Пилот не отзывался.
Давыдов решил поискать подходящее поле и садиться. При мысли о посадке меж лопаток потек холодный пот. Как известно, эта процедура самое сложное в пилотировании. Большие самолеты сажает командир корабля, да еще при этом ему весь экипаж ассистирует. К тому же для посадки не помешало бы наличие аэродрома или ровной поверхности. Если садиться не выпуская шасси, желательно, чтобы запас топлива был минимальным. Лучше всего его вообще слить. Давыдов посмотрел на указатель уровня топлива — вроде бы около двух тонн. Если найти подходящее место, можно кружить над ним, пока не кончится топливо, и в крайнем случае сесть на брюхо. Давыдов осторожно нажал на педаль поворота. Стрелка указателя курса отклонилась, машина начала крениться вправо. «Черт, только бы не влезть в штопор. — Анатолий выровнял самолет. — Тогда точно свалюсь».
Запас высоты кончался. Пришло время искать место приземления. Впервые с момента взрыва Давыдов посмотрел вниз. От увиденного захватило дух. Внизу, куда ни кинь взгляд, была вода. Анатолий оцепенел. Вытянув шею, посмотрел вправо. Сердце зашлось от радости: там была суша. Осторожно-осторожно, медленно, не дыша, он начал разворачивать машину. Впереди показался песчаный, изрезанный бухтами и поросший густым лесом берег. Давыдов решил садиться на воду, как можно ближе к берегу. Так шансов уцелеть больше.
