После погрузки группы Барлоу и отхода «Урсулы» Терренс ушел в свою каюту, повернул ключ в замке на два оборота и достал из чемодана плоскую серебряную фляжку. Потом тяжело рухнул в кресло и с минуту разглядывал опостылевшую репродукцию на стене. На картине американский минитмен времен войны за независимость, одетый в зеленую куртку, индейские мокасины и треуголку с кремневым мушкетом в руке, крался по следам английского отряда. На грубоватой физиономии колониста читалась смесь осторожности и отваги. Художник тщательно прорисовал все детали. Майор внимательно изучил бахрому на замшевой обувке следопыта, вышивку на камзоле, а потом решительно свинтил колпачок. От ощущения чего-то неизбежного ему очень хотелось выпить. И не просто выпить, а надраться до поросячьего визга.
ГЛАВА 16.
ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ ЛЕТУЧКА МЕСТНОЙ МАФИИ.
«Алиса» шла под одним дизелем, второй был исправен, но босс желал, чтобы катер подольше оставался в море, и исполнительный рулевой убрал ход до минимума. Белый форштевень лениво резал отсвечивающую медью воду. Катер уже битый час болтался между мысом Китень и мысом Казантип на малом ходу, вызывая у пляжников чувство праведной классовой ненависти к жирующим «хозяевам жизни». Узнай об этом находящиеся на борту — их удивлению не было бы предела. Все это время на катере шла самая напряженная работа, выражаясь языком ушедшей в историю партийной номенклатуры, — на борту шло заслушивание актива и планерка на следующую неделю. Ну просто ни минуты отдыха. «Хозяин заводов, домов, пароходов» и по совместительству мэр города Щелкино Семен Олегович Завгородний был вынужден терпеть «трудности» морского путешествия по одной простой причине: собрать подчиненных ему «представителей трудовых коллективов» на берегу он просто не мог себе позволить из опасения засветиться. Конкуренты не дремлют, а раскрывать механизм машины власти, все ее шестеренки и винтики совсем не обязательно. Меньше всего Семен Олегович опасался представителей силовых ведомств, в его официальной бухгалтерии все чисто. Все движимое и недвижимое куплено на свои кровные. Владелец рыболовной фирмы (маленькая, но своя), магазинов, пекарни, ресторана и нескольких баров может себе позволить катер (не самый, кстати, дорогой). А что он к тому же еще и мэр, так это, пожалуйста, вам кто не дает? У нас демократия, ищите себе «свой электорат» и выдвигайте кандидатуру хоть в Верховную Раду. А если кто на прошлое намекнет, так «звшяйтэ хлопци», статья сугубо экономическая, по тем временам это называлось «расхищает» собственности любимого государства, а сейчас — вполне законное предпринимательство. А вот с конкурентами все сложнее, им лапшу на уши не навешаешь и конституцией не отгородишься, им на эту самую конституцию начхать. Им интересно, как ты свои денежки заработал? А еще интереснее, как отмыл? А уж за наводку на местечко, где можно поживиться, за твой, понятное дело, счет, они родного брата удавят. Убедившись, что рулевой указания понимает правильно и выдерживает верный курс, Завгородний спустился в каюту. Сквозь распахнутый иллюминатор врывался легкий ветерок. Вокруг стола, уставленного «чем Бог послал», в креслах застыл «актив». Картинка — ни дать ни взять иллюстрация к учебнику истории «Оргия патрициев времен упадка Римской империи». Семен Осипович приблизился к дивану, занятому девицей в достаточно откровенном бикини, и бесцеремонно шлепнул ее заскорузлой от ручек электропилы «Дружба» ладонью по мягкому месту. Место оказалось вопреки ожиданиям больше упругим, чем мягким.
— Брысь отсюда! И подружек своих прихватила, быстро!
— Ой, ну и пажалста. Секретничайте, пока уши не опухнут.
Девица лениво встала, прихватила со стола бутылку и игриво покачивая бедрами направилась к лестнице наверх. Две ее приятельницы похватали кто что со стола и двинулись следом. Оставшиеся у стола представители сильного пола проводили подружек долгими взглядами. Один — довольным взором хозяина породистых лошадей на бегах. Второй — обиженным взглядом ребенка, у которого только что отобрали любимую игрушку. У третьего на лице отразилось откровенное сожаление. Целый вечер обхаживал, только дело на лад пошло и тут такой облом. Только на физиономии мэра и еще двоих, сидящих поодаль, после ухода девушек не отразилось никаких эмоций. Тяжело посмотрев в лицо одному из сидящих, мэр процедил:
— Я тебе, Александер, что говорил? Какого лешего ты этих телок за собой таскаешь? Все рисуешься? Смотри, светанешься с ними где не надо, нарисуют столько — мало не покажется.
— Шеф, да что такого? Как работать, так первые, а как отдыхать, так и оттянуться нельзя.
— Тебя сюда не отдыхать позвали. Рассказывай, что нового?
— Ну, есть две тачки. Одна нулевая, одна так себе.
— Не нукай, не взнуздал. Что за тачки?
— Красная «бомба», новяк, и «аудюха». Но она уже бэ-у. Много не срубишь.
— Искать не будут?
— Не должны.
— На «бомбе» не попалишься? Потом разборок не будет?
— Не, все чисто.
— Хорошо, отгонишь в мастерню в Кирово.
— Что, обе?
— Ясное дело обе. И еще. Если тебя Макс еще хоть раз увидит, что ты весь из себя такой красивый и на паленых тачках по местным кабакам рассекаешь, я тебя так глубоко спрячу, что ни один археолог не найдет. Даже через сто лет. Усек?
— Да брехня это все! Ты че, Макс, гонишь? Где ты меня видел-то?
Сидевший до того спокойно, Макс подобрался и в его глазах появился нехороший огонек.
— Не понял, — он приподнялся в кресле.
— Стоп, — прервал обоих хозяин, — распетушились. Присели оба! Кому сказал?
— Да мы… это, ничего, — миролюбиво закончил командир женского отделения.
— Ну а теперь ты, Володя. Поведай нам о своем сегодняшнем геройстве.
— Да че, и так все ясно.
— А ну, убери-ка свою тряпку, яви нам свой богоподобный лик.
Володя убрал тряпку, и на всеобщее обозрение предстал внушительный «фонарь», налившийся всеми красками картины Айвазовского «Чесменский бой». Мэр приблизился к пострадавшему, взял за подбородок и повернул его лицо так, чтобы было видно всем присутствующим.
— И кто ж тебя так отделал? — поинтересовался Семен Осипович, наливая в коньячную рюмку «Метаксу».
— Да татарва в конец оборзела. Им положено башлять за место, а они не хотят.
— Никто не хочет, для того ты туда и поставлен.
— Так, я это…
— Что?
— Ну, я им говорю, вы че, чурбаны, нюх потеряли? Не знаете кто рынок держит? А они мне — мы теперь держим! Да за такой базар я, блин… ва-аще… Ну и, типа, не подрассчитал, значит.
— Что ты не подрассчитал, дятел?
— Ну это, того, значит.
— Да ни хрена это не значит. Тебе что велено делать с теми кто не отстегивает?
— Ну, типа, опускать.
— Как опускать?
— Врача санитарного на них напускать.
— И что?
— Так они его послали.
— И что ты должен тогда делать?
— Ну это, ментам сдать.
— И чего же ты не сдал? Может их там не было?
— Были, — рассказчик болезненно потер спину, — суки. С дубинками и браслетами.
— Так что ж ты им не пожаловался?
— Да че я в натуре, с татарвой не разберусь? Они ж по жизни лохи…
— Разобрался? Это тебя лохи так уделали?
— Ну, типа, ничья. Есть у них там бригада. Они сначала в фургоне сидели, откуда дыни продавали, а
