подземелья на носилках.
– Эти трое живы, – ответил я. – Но лучше бы вам связать их и отправить в дурдом. Сейчас они спокойные, потому что без сознания, а придут в себя, начнут так буянить, не удержите.
– А этот? – майор показал на рыжего капитана, лежащего с неестественно повернутой головой.
Командир не раз говорил нам, чтобы мы поменьше откровенничали с непосвященными свидетелями наших операций. Но сейчас мной владела такая усталость, что не было никакого желания что-нибудь выдумывать. Да и все равно через несколько дней майор забудет мои слова.
– А этого пришлось того… – развел я руками. – Иначе он взорвал бы весь город вместе с окрестностями.
– Разве это возможно? – удивился майор. – Там же десятки ступеней защиты!
– Обошел он всю защиту! – Я пожал плечами. – Еще бы чуть-чуть и…
– Вот педераст рыжий! – зло сказал майор. – Знал я, что надо его гнать из армии поганой метлой, да все зацепки не было!
– Постой, постой! – Я вдруг вспомнил один из уроков Радзивилла. – Ты его так для красного словца назвал, или он на самом деле…
– Да какое там красное словцо! – криво усмехнулся майор. – Пидор он был натуральный! Я, правда, его сам не застукал, свечку, как говорится, не держал, но сигналы доходили. Вот гад, давно тюрьма о нем плакала! Моя вина, проворонил я его…
– Ладно, майор, не переживай! – Я дружески хлопнул его по плечу. – Все кончилось нормально!
Я не стал давать особисту советов, вроде того, что ему следует держать язык за зубами, потому что знал – следом за нами сюда придет команда зачистки. Она уничтожит все следы нашего пребывания в городе, подчистит все шероховатости, уничтожит лишние документы и постарается так затуманить участникам событий память, что через три дня они не будут помнить ничего лишнего о событиях последних дней.
Когда наш вертолет разворачивался над аэродромом, я посмотрел вниз, и перед моими глазами, как наяву, предстали рушившиеся дома и поглощавшее город огромное озеро кипящего пламени, в котором испарялись даже камни. Мне пришлось долго протирать глаза, прежде чем страшное видение исчезло. Ох уж это богатое воображение!
Глава 16. Школа. Преданья старины глубокой
После визита в медицинский кабинет наша жизнь разделилась на этапы «до коррекции» и «после коррекции». В первый же день второго этапа командир вывалил на нас столько тайн и секретов, что наши головы пошли кругом. Чтобы не заниматься пересказом, приведу текст лекции, прочитанной нам Радзивиллом. Хотя я не вел никаких конспектов, лекция запомнилась с первого до последнего слова. У меня всегда была хорошая память, но после коррекции она стала, кажется, бездонной. Я и сейчас при желании могу со всеми подробностями вспомнить любой день своей жизни.
Итак, вот что рассказал нам командир.
Свою историю Служба ведет с середины семнадцатого века, и отцом-основателем ее считается член ордена иезуитов Франциск Орландо. Настоящее его имя было Франтишек Орловский. Родился он в Полоцке, учился и вступил в орден в Варшаве, но, испытывая непреодолимую тягу ко всему новому и неизведанному, испросил высочайшего соизволения и, получив его, уехал в Южную Америку. К этому времени там, на территориях, прилегающих к устью реки Параны, процветало государство, управляемое иезуитами и практически не подконтрольное испанским колониальным властям. Иезуиты сумели защитить местное население от работорговцев, с которыми не могли справиться даже испанские правительственные войска. Для этого они приучили индейцев к оседлому образу жизни и даже добились права вооружить их огнестрельным оружием, хотя по всей Южной Америке на это был наложен абсолютный запрет.
Именно туда, в одно из селений, называемых редукциями, и попал Франтишек Орловский, превратившийся во Франциска Орландо. Поселение располагалось на самом отшибе иезуитского государства, прилепившись к самым склонам величественных Анд. На несколько сотен индейцев гуарани там приходилось два стоящих во главе редукции патера-иезуита, и на место младшего из них, который тяжело заболел и вынужден был покинуть Новый Свет, был назначен падре Франциск.
Теперь стоит подробнее остановиться на личности Орловского. Сложись обстоятельства по-другому, его имя могло бы прогреметь в мировой истории на уровне того же, скажем, Леонардо да Винчи. Франциск добивался поразительных успехов в любом деле, за которое бы ни взялся. Он был несомненным гением, но жизнь повернулась так, что память о нем осталась только в истории Службы. Зато тут он сполна получил все причитающиеся ему почести.
Франтишек обладал невероятными лингвистическими способностями и к приезду в Парагвай владел не меньше чем полутора десятками европейских языков. А вскоре после поселения в редукции он научился разговаривать с местными индейцами так, что они принимали его за своего. Если прибавить к этому его незаурядные познания в медицине, то нет ничего удивительного, что гуарани стали буквально боготворить молодого патера.
Старший из иезуитов, падре Луис, посвящал все свое время исполнению обязанностей священника, а падре Франциск руководил всеми хозяйственными делами редукции и врачевал население. Несмотря на множество хлопот, подталкиваемый неистощимой любознательностью, он находил время на изучение истории страны, изобилующей множеством тайн. И однажды судьба подарила ему то, что определило не только его дальнейшую судьбу, но и, без преувеличения, тайную историю человечества.
Однажды падре Франциску удалось спасти от смерти заболевшего сына одного из индейцев. Это было ему не впервой, но тут отцом мальчика оказался потомок древнего рода жрецов, который, несмотря на святое крещение, упорно продолжал хранить тайны своего сословия. Преисполненный благодарности к молодому патеру – ведь тот смог сделать то, что не удалось ему самому, вооруженному древними индейскими методами врачевания, – он отвел патера в горы и показал священную пещеру, секрет которой был завещан ему предками. Он никогда не сделал бы этого, если бы не был уверен, что падре Франциска не волнуют ни золото, ни серебро, а интересуют его лишь новые знания.
Потомок жрецов оказался прав. Чудесные изделия из драгоценных металлов, которых было немало в пещере, заинтересовали падре только как свидетельство высочайшего мастерства древних умельцев. Зато увидев Золотую книгу и услышав рассказ индейца, он понял, что нашел настоящее сокровище.
Книга оказалась золотой и в прямом, и в переносном смысле. Ее страницы были сделаны из тонких золотых листов с выдавленными на них знаками неизвестного алфавита. Индеец задал падре несколько ритуальных вопросов и, получив на них ответы, торжественно заявил, что отныне книга принадлежит ему. После этого Франциск с позволения жреца вынес книгу из пещеры и перенес в редукцию, где втайне от падре Луиса занялся ее расшифровкой. Трудно сказать, хватило бы на прочтение книги лет его жизни, если бы индеец не хранил в памяти передающееся жрецами из поколения в поколение содержание первой страницы, которое и послужило ключом для расшифровки остального текста.
На полный перевод книги Франциску понадобилось два года, что лишний раз свидетельствует о его гениальности. Уже в конце двадцатого века специалисты Службы проанализировали текст и пришли к выводу, что группе профессиональных дешифровщиков, даже вооруженных компьютерной техникой, понадобилось бы на это не меньше десяти лет непрерывной работы. А падре Франциск совмещал этот труд с каждодневными хозяйственными хлопотами…
Прочитав книгу от первой до последней строки, падре, которому едва исполнилось двадцать восемь лет, понял, что его судьба предопределена в незапамятные времена таинственным автором. О себе автор не сообщал почти ничего, кроме того, что написал эту книгу, будучи одним из последних людей погибшей цивилизации, владевшей миром сотни тысяч лет.
Франциск изучил текст и понял, что жрец не случайно передал сокровище предков именно ему. Закончив работу над книгой, автор спрятал ее в надежном месте и завещал своим стремительно дичавшим сородичам свято хранить ее и отдать только тому человеку, который будет соответствовать определенным требованиям. Человек, показавшийся жрецу – хранителю книги достойным, должен был правильно ответить на несколько определенных вопросов и только после этого мог получить доступ к священному тексту. К семнадцатому веку от Рождества Христова жрецы давно уже не понимали смысла завещания, но из поколения в поколение продолжали хранить в памяти ключ к тексту, содержащийся в переводе его первой страницы. Пока, наконец, судьба не привела к реликвии достойного наследника.
