уж будьте начеку, чуть что — бейте, не стесняясь. От этих выродков всего ожидать можно, а здесь собрались самые сильные из них.
Жуковский понял, что старый хитрец чего-то недоговаривает. Наверняка, ему заранее было известно о сборе мутантов. Но спрашивать ничего не стал. У каждого свои секреты.
Дальнейшее было похоже на суд трибунала, или, скорее, на судилище средневековой инквизиции. Мутанты, представлявшие верхушку организации, претендующей на мировую власть, по одному входили в зал и тут же попадали под полный ментальный контроль. Все они пытались сопротивляться, кто-то с большим успехом, кто-то с меньшим, но в итоге все они оказались в расставленных вокруг стола высоких креслах, не имея возможности шевельнуть даже пальцем. Когда их оказалось тридцать два, включая Генриха Валленштейна, Захар сказал:
— Все! Верховный совет в сборе. Тридцать третий тоже на месте. — И он показал на гроб с телом Айзенштадта. — Можно начинать. Ты, Степан, следи за безопасностью, ты, Сергей, занимайся своим делом, а я уж займусь своим. Есть у меня к этим людям кое-какие вопросы.
Бойцов застыл в дверях грозным изваянием, а Жуковский, усевшись во главе стола, приступил к неприятной, но необходимой процедуре. Ломая сопротивление мутантов, он по очереди проникал к ним в сознание и выяснял степень их осведомленности о существовании звездного огня. Выявляя таковую, он безжалостно, с корнем выдирал эту информацию, чтобы не осталось даже отголоска воспоминаний. Но таких оказалось немного, координаторы доверили тайну проекта «Пламя» далеко не всем членам своего верховного совета. Когда он переходил к следующему, Захар отводил уже «обработанного» в сторону, о чем-то разговаривал с ним и отпускал, давая знак Степану, чтобы тот выпустил его из зала. Некоторых, прежде чем отпустить, он слегка хлопал ладонью по лбу, после чего те кланялись ему и, пятясь, отступали к дверям.
Часа через три все мутанты, кроме верховного координатора, покинули зал. Сергей решил оставить князя напоследок, чтобы выяснить, не существует ли еще кого-нибудь, осведомленного о проекте. Он с огромным трудом пробился в сознание Валленштейна и понял, что таких больше нет. Оставалось лишить памяти самого князя. Но сделать это он не успел. Сознание стала заволакивать серая пелена, и Сергей понял, что не в состоянии пошевелиться. Закружилась голова, мысли стали расплываться. И все-таки ему удалось взять себя в руки. Поняв, что мутант применил неизвестный ему метод ментального давления, Жуковский собрался и ответил таким ударом, что координатор обмяк в своем кресле и изо рта у него потекла тонкая струйка слюны.
Все это произошло так быстро, что ни Захар, ни Бойцов не успели вмешаться. Захар подошел к князю, пристально вгляделся в его глаза и сказал:
— Больше ничего с ним делать не надо. Ты, Сережа, так приложил его, что он теперь будет доживать свои годы полным идиотом. Но тебе повезло, что ты вовремя сориентировался. Еще чуть-чуть, и идиотом мог бы стать ты.
По дороге долго молчали, приходя в себя после нечеловеческого напряжения последних недель. Первым заговорил Захар.
— Поздравляю вас, господа! — сказал он. — Только что своими действиями мы положили начало невиданному потрясению. Боюсь, что это может оказаться мировой финансовый кризис, какого давно уже не случалось, и наступит он очень скоро, еще в этом году.
Опять наступило молчание, и длилось оно довольно долго. Потом Сергей неожиданно для самого себя спросил:
— Скажи, зачем ты хлопал их по лбу?
— А чтобы смешнее было! — ответил Захар без тени улыбки.
21
В воскресенье Настя впервые после приезда из Магадана выехала в Сергиев Посад. Выехала без всякой цели, чтобы просто побродить по лавре, посидеть в скверике и подумать. Подумать ей было о чем, потому что у нее появилась тайна, которую она предпочла пока скрыть от всех, в том числе и от отца. Она сама еще не разобралась в себе и не решила, что делать с тем знанием, которое открыл ей в Египте старик Бахтияр. Выслушав его, она испытала потрясение, сравнимое только с тем, когда отец открыл ей, что она из себя представляет. Казалось, после того раза ничего уже не могло удивить ее, и вот на тебе!
Поэтому еще к одному странному происшествию Настя отнеслась почти равнодушно, приняв его как должное. Когда отец вернулся из Испании, в его кабинете на фабрике собрались все участники последних событий, кому довелось узнать о существовании звездного огня. Чувствовалось, что отец сильно переживает из-за того, что ему предстояло. Чтобы подбодрить его, все делали вид, что ничего особенного не происходит, и от этого он переживал еще больше.
Когда между ними проскочила невидимая искра и все стали недоуменно переглядываться, не понимая, для чего они здесь собрались, отец будто бы продолжил начатую только что фразу:
— …Но оказалось уже поздно, и спасти Ивана Матвеевича не удалось…
Дальше Настя не слушала, потому что отлично знала легенду, заранее разработанную отцом и Захаром, которая должна была хоть как-то объяснить людям, лишившимся памяти о недавних событиях, в том числе самому Захару, все несообразности и нестыковки. И лишь через несколько секунд до нее дошло, что сама она прекрасно все помнит!
Отцу Настя сообщила об этом, когда они вернулись домой. По его лицу она поняла, что это известие доставило ему мало радости, и сказала:
— Может быть, попробуешь еще раз?
Несколько попыток уничтожить память о происшедших событиях кончились у обоих сильной головной болью. А Настя как помнила обо всем, так и продолжала помнить. Наконец сошлись на том, что она клятвенно пообещала свято хранить тайну. Вот только взгляд отца, случайно перехваченный Настей, показался ей каким-то странным.
Она гуляла по лавре, заходила в храмы, долго слушала колокольный перезвон, так поразивший ее своей мелодичностью, что она даже огорчилась, когда он закончился. И все это время Настя старалась не вспоминать о своих проблемах.
Выйдя из ворот лавры, она купила мороженое, отыскала свободную скамейку и присела на нее, вытянув перед собой натруженные ноги. Неподалеку на траве стоял высокий длинноволосый парень с мольбертом. Он пристально вглядывался в купола церквей, наносил на холст несколько коротких мазков и замирал, оценивая свою работу. У Насти сработало профессиональное любопытство, и ей захотелось взглянуть на холст. Расстояние не позволяло сделать это, но Андрей Синицын еще в Магадане научил ее одному приему, позволяющему усилить зрение. Пальцами обеих рук Настя сильно нажала на определенные точки на висках и переносице, и в ближайшие десять минут она могла свободно рассматривать даже мелкие предметы, удаленные на значительное расстояние.
Вряд ли Настя ожидала увидеть что-нибудь интересное. Слишком уж избитый сюжет выбрал парень для своего этюда. Наверняка на этом месте до него побывали тысячи художников, и создать здесь что-то оригинальное было весьма проблематично. Но она ошиблась. То, что она увидела, заставило профессиональное любопытство смениться хорошей профессиональной завистью. Парень был потрясающе талантлив. Настя даже не подозревала, что может существовать подобное цветоощущение, тем более выраженное в красках на холсте.
Но даже не это поразило девушку. Главным было состояние его души, его эмоции. Она увидела, что парню пришлось пережить очень многое — боль, кровь, страдания, гибель друзей и предательство большого начальства, совершенное во имя то ли непонятных простому солдату высших целей, то ли ради очень больших денег. Но удивительно, что все это не сломило его, не ожесточило даже, только заставило ненавидеть ложь и несправедливость. А талант лишь окреп, мир вокруг него сиял удивительными красками, и парень умел выразить это видение на холсте…
