Валерий Козырев
Джесси
Если бы я искал отображение любви столь сильной и безусловной, какую имеет к нам Бог, в одном из Его земных творений, то, несомненно, этим существом была бы собака, – настолько сильна и безусловна её любовь к человеку.
Часть первая
Джесси родилась в тёплый июньский день и сразу же попала во власть большого шершавого языка матери. Некоторое время мать облизывала её, а рядом возились и жалобно пищали такие же, как и она, маленькие беспомощные щенята. Бр-р-р, здесь все было не так, как там, откуда её только что вытолкнула какая-то неведомая сила. Там ей было тепло и уютно, а тут, лишь только мать перестала её облизывать, Джесси впервые ощутила, что такое холод; и, сотрясаясь всем телом, переваливаясь через родившихся до неё братиков и сестричек, поползла к материнскому боку – единственному источнику тепла. А тут появилось и другое, доселе неведомое ей чувство: голод – сосущая пустота внутри; и, запищав от всех, внезапно нахлынувших напастей, Джесси принялась тыкаться мордочкой в пушистый живот матери и тотчас нашла то, что искала – розовый сосок, полный вкусного молока. Она прильнула к нему, и сразу что-то сытное, пахучее, стало наполнять живот приятной тяжестью. Вскоре, почувствовав, что в неё не поместится уже ни капли, она отвалилась от соска и, прижавшись к матери, сладко заснула.
Постепенно Джесси стала привыкать к этому миру – другого выбора у неё просто не было. Чтобы жить – нужно привыкать. Правда, это очень трудно, если кругом все незнакомо, а глаза абсолютно не видят; и поневоле она стала воспринимать все, что её окружает, по запахам. Наверное, детеныши некоторых животных потому и рождаются незрячими и таковыми остаются на некоторое время, дабы, ориентируясь в незримом им пространстве, развить обоняние – чувство, которое и в дальнейшем останется для них одним из главных.
Не прошло и двух недель, как Джесси стала покидать свой угол и, тыкаясь носом в попадающиеся на её пути предметы, принялась изучать комнату. Все вещи в комнате имели свои, присущие только им запахи, и если их запомнить, то можно было без особого труда разобраться, что и где находится в этом тёмном невидимом мире. И вот однажды, смешно переваливаясь с боку на бок, она в очередной раз отправилась в свой исследовательский поход, доковыляла до дальней стены и, устав от столь дальнего перехода, забавно присела на задние лапки и, подняв кверху мордочку, принялась обнюхивать воздух, пытаясь определить, где она находится. В этот миг чуть приоткрылся её левый глаз, до этого плотно закрытый веком. Яркий свет солнечного дня, падающий в комнату через окно, ошеломил Джесси, она испуганно взвизгнула и, быстро семеня лапками, побежала назад. То, что ворвалось в её жизнь через щелочку глаза, было неожиданным и оттого пугающим, и она прикрыла его, – так ей было проще, привычней, а значит – и спокойнее. Но помимо её воли и желания глаз раскрывался все шире и шире, а через день открылся и второй. Привыкать к хорошему не так уж и трудно, и это уже больше не пугало её; она словно оказалась в другом мире, где вещи имели не только запахи, но и каждая – свой облик.
Щенки подрастали, и в последнее время случалось так, что кушать Джесси хотелось все больше и больше, соски же матери становились пустыми прежде, чем наступало чувство сытости. Да и мама, ласковая и добрая, с которой так хорошо, когда она рядом, стала отлучаться всё чаще и чаще. И вот однажды в комнату вошла хозяйка; в руках у неё была большая глиняная миска, она поставила миску рядом с собачьей подстилкой и стала по очереди осторожно тыкать щенков мордочкой в её содержимое. Для Джесси это стало полной неожиданностью, она фыркнула, затем резко втянула в себя воздух, но сделала это, когда носик был погружен в молоко и, захлебнувшись, принялась отчаянно барахтаться, пытаясь вырваться из рук хозяйки. И когда хозяйка отпустила её, забилась в угол вместе с остальными перепуганными щенками. Немного успокоившись, она облизала мордочку. Запах и вкус того белого, во что Джесси только что обмакнули, были очень похожи на молоко матери. Хозяйка же тем временем ушла, но миска осталась рядом с подстилкой; и Джесси вновь поковыляла к ней, и чуть не доходя, остановилась, потянула носом воздух. От миски исходил аппетитный, дразнящий запах. Осторожничая, она ещё некоторое время оставалась на месте, но, не выдержав пытки голодом, подошла. Так и есть – это белое пахнет почти так же, как и молоко матери и, следовательно, это можно есть. Но как? Джесси засунула нос в молоко и попыталась потянуть в себя, но поперхнулась и быстро отдернула голову. Однако на кончике носа, на крохотных усиках, на шерстке верхней и нижней губы осталось немного молока; она облизнулась – вкусно. Джесси опять обмочила в молоке нос и опять облизнулась, затем повторила это еще несколько раз. И вскоре поняла, что совсем необязательно засовывать в молоко нос – можно только язык. Она стала делать лакающие движения языком все быстрее и быстрее, и вскоре, сытая и довольная, лежала на подстилке и сквозь дрёму наблюдала, как и другие щенки постигают ту же науку.
Шло время, и как-то раз в комнату вместе с хозяйкой вошёл незнакомый человек. Опережая других щенков, Джесси бросилась к ним, – ведь зачастую появление хозяйки означало, что она нальет в миску молока. Джесси так спешила, что её передняя лапка подвернулась и, перекувырнувшись, она со всего размаха ткнулась мордочкой прямо в ботинок незнакомца, – тот рассмеялся, взял её на руки и, держа перед собой, сказал:
– Ну, что ж, Лидия Степановна, по-моему, мы оба сделали свой выбор. – И поднес Джесси к самому лицу.
Она впервые увидела человека так близко, и её сердечко от страха забилось сильнее. Но что-то ей, совсем еще крохотной и несмышленой, подсказывало, что человек этот – не враг, и не сделает ей ничего плохого; а то, что он так высоко поднял её, так это он, наверное, предлагает поиграть с ним. И от большой щенячьей простоты Джесси лизнула его в нос. Незнакомец рассмеялся.
– Вот видите, Лидия Степановна, и объяснение в любви состоялось, – сказал он. И, обращаясь к Джесси, продолжил: – Малышка, ты мне тоже очень нравишься, вот только лизать я тебя не буду.
Не выпуская Джесси из рук, незнакомец повернулся к хозяйке; они о чем-то поговорили, и хозяйка взяла её на руки.
– Ну, что, моя хорошая… – сказала она ласковым голосом. – До свидания. Теперь у тебя будет свой дом, охраняй его, хозяев своих слушайся, кушай, что дадут, не привередничай.
Закончив напутствие, хозяйка поцеловала Джесси в её прохладный носик и возвратила незнакомцу. Джесси уже порядком надоела эта процедура с передачей из рук в руки. Да и к тому же ей хотелось назад, к другим щенкам, которые, убедившись, что хозяйка молока не принесла и миска пуста по-прежнему, вернулись в свой угол и продолжили весёлую возню. И она, повизгивая и изгибаясь, стала выворачиваться из рук незнакомца. Тот опять засмеялся.
– Ну, уж нет, довольно, погостила тут и хватит, пора и честь знать. – И, прижав её к груди, направился вслед за хозяйкой к выходу.
Улица обрушилась на Джесси лавиной незнакомых звуков и запахов. Перепуганная, она прижалась к незнакомцу и притихла, и, наверное, в эту минуту поняла, что человек этот в её жизни теперь самый главный и никому не даст в обиду. Гена – так звали незнакомца, подошел к автомобилю, стоявшему рядом с домом, открыл дверцу, сел, осторожно положил Джесси рядом с собой на пассажирское сиденье, завел двигатель и посмотрел на неё. А она уже стала привыкать к перипетиям этого дня и довольно спокойно лежала на сиденье, не сводя с него черных блестящих глаз-миндалин. Гена тронул автомобиль с места; шум двигателя и покачивание машины убаюкали Джесси и вскоре она заснула, проснулась от того, что автомобиль остановился.
– Вот мы и приехали, – сказал Гена.
