бросился перед ним на колени, умоляя о пощаде.
Может быть, этот город – прообраз многих и многих отношений, в которых были выложены надежные стены, да и всего другого было достаточно, чтобы они не разрушились. Но в самый главный источник, которым является любовь, вошло нечто отравленное, и погибла жизнь, оставив голые, теперь уже никому не нужные стены…
Перед Новым годом Гена в очередной раз проходил необходимый курс лечения и, как обычно, пролежал в больнице две недели. Зима выдалась как никогда тёплая и на улице стояла самая неприемлемая погода – морозная слякоть. Поэтому большую часть времени больные проводили в палатах. В палате, в которую определили Гену, кроме него лежало еще два человека: болезненного вида мальчик лет двенадцати с редким именем Иннокентий, которого, впрочем, полным именем называла только посещавшая его мама, а все остальные проще – Кеша, и худощавый, подвижный мужчина лет сорока, звали его Леонид. Кеша должен был лечиться в детском отделении, но там не было мест и его временно определили в палату к взрослым. Все свободное от процедур время он рисовал, устроившись за прикроватную тумбочку, не замечая никого вокруг и полностью погрузившись в мир своих художеств. Опять потянулись тягостные больничные дни, отдушиной которых было время с четырех до шести вечера – часы приема посетителей. Марьяна приходила каждый день. Гена заранее спускался в холл, садился на диван и, когда она входила с улицы в вестибюль, не мог налюбоваться ею. Черные сапожки плотно облегали её стройные ноги; узкое пальто темного цвета с воротником из светло-серого песца оттеняло стройную фигуру; белая вязаная шапочка подчеркивала свежесть и красоту её лица. Она была необыкновенно мила и восхитительна! Он шел ей навстречу, целовал в холодные с мороза щёчки и, если бы захотел выразить своё восхищение ею, у него не хватило бы слов, потому что таких слов не существует. Леонид не раз видел их вдвоём в зале. И как-то раз, в один из вечеров, перед тем, как Гена должен был уже выписаться, спросил:
– Гена, эта красавица, которая приходит – твоя девушка?
Гена не был расположен разговаривать о своих отношениях с Марьяной, тем более – с малознакомым человеком; и он знал, что любой его ответ повлечет лишь следующий вопрос. Но и обижать Леонида молчанием или же резким ответом ему не хотелось. Поэтому решил, что будет отвечать односложно «да» или «нет», и вскоре разговор иссякнет сам собой.
– Да, Леонид, это моя девушка. – По его голосу можно было без труда догадаться, что на эту он продолжать разговор не хочет. Но Леонид словно не заметил этого.
– Очень красивая… – словно для себя проговорил он и спросил вновь: – Слышал, ты спортом занимался?
– Немного.
– Извини, что спросил… Я знаю твою историю – медсестра рассказала. У нас с тобой есть кое-что общее: я тоже спортом занимался. В футбол играл, – продолжил Леонид и спросил, сколько было лет Гене, когда у него случилась травма.
– Семнадцать недавно исполнилось, – ответил Гена, уже догадываясь, что, хочет он этого или нет, но сейчас ему придется выслушать историю Леонида. И поймал себя на том, что разговор потихоньку начинает интересовать его. В больницах так бывает часто: люди, объединенные недугом, рассказывают порой друг другу про самое сокровенное, зная, что брат по несчастью поймет, выдержит и, если нужно, поддержит. И такая исповедь, облегчающая душу, кому-то бывает просто необходима.
– Ну, я-то постарше был, год как из армии демобилизовался… – погрузился в воспоминания Леонид. – И уже во второй лиге в основном составе играл, а в новом сезоне приглашали в первую. А это уже почет, привилегии, деньги, да и вообще – футболист первой лиги может уверенно сказать, что в жизни он состоялся и как личность, и как спортсмен. Да только я до первой-то не дотянул. Отборочный матч, помню, был… У противника в защите игрок стоял: два на три, как говорится, Лось кличка; если кто схлестнется с ним на поле, до конца игры хромать будет – к бабке не ходи! А ему хоть бы что. Танк – одним словом, не человек. А я в нападении по правому краю бегал. Получил мяч и погнал к воротам, чтобы в штрафную навесить. Смотрю, а на меня Лосяра этот прет, аж пар пускает. И знал ведь, что нужно раньше передачу сделать и с ним не зацепляться, да не успел. Помню только, что искры из глаз посыпались, да боль дикая в ноге, вспышкой. В общем, с поля меня на носилках вынесли, и больше я на него уже не выходил… Такая травма как у меня – для футболиста тьфу и растереть: ушиб голени. Наверное, нет такого игрока, с которым бы не случалось нечто подобное. Но у меня белокровие обнаружили. Врач сказал, что самые распространенные причины этому – плохая экология либо облучение. Ну, думаю какая такая экология? Живу там же, где и все живут, под облучение вроде тоже не попадал. А потом случай армейский вспомнился – я в ракетных, стратегического назначения служил. На учениях у нас что-то произошло. Поначалу-то нам сказали, что, мол, ничего страшного, авария незначительная. Химвойска подогнали, палатки для дезактивации растянули. Все мы через них прошли: помылись, новое бельё нам дали, обмундирование… В общем, все как положено. Радовался ещё тогда – сапоги новые получил… Потом уже в части кровь на анализ сдали. Но командир полка на общем построении уже другое сказал: что так, мол, было задумано по сценарию учений – будто наша часть попала в зону ядерного удара. Я как вспомнил это – сослуживцам письма написал: так, мол, и так, все ли у вас в порядке? Они ответили – у них все хорошо. А чуть позже еще одно письмо получил от армейского приятеля. Он писал, что с ним лично проблем никаких, а вот с его земляком, он тогда тоже с нами на полигоне был, случилась такая же болезнь, как и у меня. Я в военкомат – так, мол, и так: хочу узнать, что тогда на полигоне произошло. Там мне популярно объяснили, чтобы я интересоваться этим перестал, если приключений на свою задницу не хочу нажить, а лучше бы лечился… Ну, в общем, очень доходчиво объяснили, что могу на зону за свое расследование загреметь, по какой-то там статье – чуть ли не за измену Родине. На том я и успокоился, тем более врачи обнадежили, что случай, мол, у тебя не пропащий, и надежда на выздоровление есть. Да только это поначалу так было, а потом… – Леонид обреченно махнул рукой. – Это я ещё внешне креплюсь, а внутри – развалина развалиной.
Они лежали на узких больничных койках, казалось поглощенные каждый своей судьбой. Из коридора слышались голоса больных, строго отчитывала кого-то медсестра. В окно, раскачиваясь на стылом ветру, постукивала ветка клена. Кеша увлеченно рисовал, вдохновенно изображая то свист летящего самолета, то татаканье пулемета или же взрывы снарядов. Гена, приподнявшись на локте, заглянул в его рисунок. На листе ватмана развернулся настоящий воздушный бой: на одних самолетах жирно чернели фашистские кресты, на других пылали красные звезды. И, судя по тому, что за самолетами с крестами тянулись шлейфы чёрного густого дыма, бой без потерь выигрывали крылатые машины со звездами. Он улыбнулся, вспомнив свои мальчишеские рисунки, мало чем отличающиеся от творения его сопалатника. Леонид продолжал лежать на спине, заложив руки за голову. Годами наболевшее в груди рвалось наружу.
– Гена, я хочу тебе некоторые вещи из своей жизни рассказать, – не выдержал он и возобновил разговор. – Может, тебе это полезно будет… Так вот, слушай дальше. – Он немного помолчал, словно восстанавливая в памяти цепь событий. – У меня была девушка, и мы любили друг друга. И, пребывая в наивной надежде на выздоровление, я предложил ей руку и сердце. Мы поженились, через год родилась дочь; казалось, что счастье и радость навсегда поселились в нашем доме… Но предположения врачей не сбылись, мне становилось только хуже, и постепенно моя жизнь превратилась в одну сплошную проблему. Даже такие обычные заболевания, как простуда или ангина давали серьезные осложнения. Лекарства, которые выписывали в поликлинике, не помогали. На чёрном рынке есть хорошие препараты, но они стоят немалых денег. Пока я работал – ещё как-то сводили концы с концами. А как оформили инвалидность, так почти вся моя пенсия стала уходить на лекарства с базара. О спокойной жизни пришлось забыть, «скорую» иногда вызывали по два раза на день. Смотрю я как-то на свою Настю, а ей уже не до любви… Глядит на меня, а в глазах – страх. А знаешь… она, когда родила – расцвела… как женщина. Идешь, бывало, с ней по улице и видишь, как мужики вслед ей оборачиваются, аж позвонки шейные трещат. Да дело и не в этом вовсе… Просто, хотелось достойно выглядеть и достойно жить рядом с такой женщиной. Думал я, думал… Да и переехал к родителям, а ей оставил записку. Так, мол, и так, не хочу вам с дочерью жизнь усложнять… ну, и как полагается прощения попросил. Настя вначале ни в какую – приезжала ко мне чуть не каждый день: будем, мол, вместе жить, и точка! Потом немного успокоилась… А через два года замуж за приличного мужика вышла, да ещё двух пацанов ему родила. А Ксения, дочка моя, так уже в институте учится, инженером скоро будет…
Гена вспомнил, что как-то видел рядом с Леонидом худенькую симпатичную черноволосую
