быту, приспособиться к нему. А еще лучше – прогнуть его под себя...
Глава 13
То ли следователь Дремов не уважал действующего президента, то ли был страстным охотником, но в кабинете у него вместо портрета главы государства висели лосиные рога. Когда он сидел, ничего смешного в этом не было, но когда встал, это украшение спроецировалось ему на голову, и Спартак едва сдержал улыбку. Рогоносец, блин...
Правда, у стола Дремов стоял недолго. Подошел к окну, дохнул из открытой форточки свежего воздуха, платком отер пот со лба. Тяжело ему жару переносить, тучный он.
– Неважны ваши дела, Спартак Евгеньевич, – с одышкой проговорил Дремов, возвращаясь к столу. И с опаской взглянул на сидящего в стороне адвоката.
Пацаны уже в курсе: и светило из адвокатской конторы наняли, и «грев» подогнали. На Спартаке трикотажные треники с эмблемой «Найк», футболка с длинными рукавами и капюшоном, а в камере вентиляторы крутятся – духоту разгоняют. Хотя картина в целом действительно неважная. И адвокат молчит, потому что нечего сказать. Есть потерпевший, есть состав преступления, есть показания свидетелей, и обвинение уже предъявлено. А без дела цеплять следователя глупо, с ним дружить надо, а не воевать, ведь от него тоже многое зависит.
– Удальцов до сих пор в коме, когда он из нее выйдет, неизвестно, и выйдет ли вообще. А если выйдет, может, инвалидом на всю жизнь останется. – Дремов посмотрел на подследственного в ожидании реакции, но Спартак молчал. А что тут говорить?
Зато адвокат молчать не стал:
– Игорь Антонович, вы же понимаете, что Спартак Евгеньевич ударил Удальцова в состоянии сильного душевного волнения. Удальцов злоупотребил своим служебным положением, без всяких объяснений набросившись на беззащитную женщину.
– Да, он ошибся, но ведь с каждым такое может случиться.
Спартак усмехнулся. Ничего себе, ошибочка – принять Юлю за Риту. Каким же идиотом нужно быть, чтобы без объяснений накинуться на нее?
Такая вот вышла петрушка. Робинзон отомстил за свое унижение, натравил ментов на Риту. Те целую операцию по ее задержанию разработали, только провели ее, на зависть всем придуркам, глупо. Нет, чтобы выяснить, с кем он имеет дело, Удальцов с ходу накинулся на Юлю, за что и схлопотал. На этом все и прекратилось, чем и воспользовался Мартын. Рита сейчас в безопасности; впрочем, Спартаку уже все равно.
Как чувствовал он, что вся эта история выйдет боком. И когда Мартын ее из «Витязя» привез, и когда к Робинзону ехал. Но с витязевскими вроде бы все обошлось, и в Тартарыни ничего не случилось. И тут раз – такая беда. Ни убивать его не собирались, ни калечить, а сухим из воды выйти никак не получается. Удальцов в коме, а ему сто девяносто первая статья светит. И сопротивление сотруднику милиции, и посягательство на его жизнь. Отягчающих обстоятельств нет, но и без этого срок солидный – от пяти до пятнадцати лет. Хорошо, если адвокат состояние аффекта сможет в дело вшить.
– Вот и я говорю, что Спартак Евгеньевич совершил ошибку, он должен был держать себя в руках. Но как бы вы сами себя повели, если бы кто-то стал хватать за руки вашу супругу и оскорблять ее?
– Подполковник Удальцов – не кто-то, он – сотрудник органов внутренних дел. К тому же он представился, показал служебное удостоверение, так что гражданин Никонов прекрасно знал, кого бьет. А если бы и не знал, все равно, никто не давал ему права распускать руки, – осуждающе взглянув на Спартака, выдал Дремов.
– Но ведь он не думал, что все так получится.
– А вот получилось!
– И все-таки Удальцов был не прав. Злоупотребив своим служебным положением, фактически спровоцировал Спартака Евгеньевича на противозаконный поступок...
– Может быть, – сдался наконец следователь.
– Спартак Евгеньевич не представляет опасности для общества. Он осознает свою вину и не собирается вмешиваться в ход расследования. Более того, находясь на свободе, Спартак Евгеньевич примет все меры, чтобы обеспечить потерпевшему надлежащий медицинский уход, самую современную технику, лучшие лекарства, – распинался адвокат.
– Следовательно, можно изменить меру пресечения на подписку о невыезде, – продолжил за него Дремов.
– Да, было бы логично...
– И не надейтесь, – сочувствующе развел руками Дремов. – И не пытайтесь меня убедить. В нашем случае затронута честь сотрудника милиции, дело взято на особый контроль, и, увы, при всем моем желании, я ничем не могу вам помочь. – Он ясно давал понять, что давать на лапу бесполезно. Взять, конечно, может, но толку от этого будет ноль.
– А направление на экспертизу аффекта? – раздосадованно спросил адвокат. – В специализированое медицинское учреждение...
– Экспертизу мы должны провести, – кивнул следователь, – но сделать это можно в следственном изоляторе. Там, куда мы направим гражданина Никонова, амбулаторная экспертиза проводится.
– Все-таки следственный изолятор, – поджал губы адвокат.
– Говорю же, все очень серьезно. Дело на контроле в Генеральной прокуратуре. Мне снимут голову, если я поступлю иначе.
Адвокат заходил с разных сторон, и сверху пикировал, и снизу атаковал, но все тщетно. В итоге Спартака отправили в камеру предварительного заключения.
– Бегом! Живо! Пошел! Пошел!..
Крики конвойных, лай овчарок, шум взлетающего самолета – все перемешалось в оголтелую какофонию. А еще тычки дубинками, пинки. Все правильно, в этапе без малого двадцать человек; и новички в нем есть, и прожженные уголовники, которые вмиг сядут ментам на шею, если те проявят слабину... Спартаку нужно было понять саму систему, по которой сейчас действовали менты. Так проще относиться к тому, что сейчас происходило, и к тому, что будет происходить дальше. Если есть логика в этом кошмаре, значит, не все так страшно, как кажется. Полный хаос – вот что пугало его больше всего.
– Бегом! Бегом!
Собачьи зубы клацнули у самой руки, но все-таки не достали. Зато пузатый вертухай не промахнулся, и его дубинка больно ударила по плечу. Спартак покосился на него, сфотографировал взглядом. Он не злопамятный, но все помнит...
– Давай сюда!
Оказавшись в полутемном помещении, Спартак первые несколько минут ничего не видел и метался как слепой котенок. Чья-то рука схватила его за футболку, показывая направление. Сначала послышался хруст разрываемой ткани, затем глухой стук, с которым он врезался в кого-то, затем лязг закрываемой двери.
Камера крохотная, метр на метр, а людей битком, человек пять как минимум. И тьма кромешная.
– Че толкаешься? – спросил кто-то у Спартака.
– Щас вообще урою! – ответил чей-то голос. Видно, кто-то крутой и буйный принял упрек на свой счет.
Постепенно глаза начали привыкать к темноте. Спартак стоял у самой двери, «кормушки» здесь не было, только глазок, из которого скупо сочился свет. Он разглядел худощавого мужчину в очках и с бакенбардами, в которого врезался не по своей воле. Рядом с ним стоял бритоголовый мужик с огромными ушами, широким носом и маленькими, далеко расставленными глазами, зло смотревшими на него.
– Че вытаращился, морда? – рыкнул он на Спартака.
Здесь каждый – сам за себя. И человек здесь человеку – волк. Такие правила. И Спартак должен принимать их как данность. Не дело это, собачиться между собой, но, увы, на вызов он обязан ответить силой, поэтому ничего не оставалось, как схватить баклана за горло.
Рука у него сильная, длинная, и он мог держать грубияна на безопасном от себя расстоянии. А еще ему пришлось растолкать людей, сбившихся в кучу, чтобы прижать бузотера к стене. Сил хватило и на это.
Ушастый баклан пытался что-то сказать, но Спартак так плотно сжал ему горло, что наружу вырывался лишь сдавленный хрип. Но мольбу о пощаде можно было прочитать и по глазам.
