ему хватит места возле Черепа.
Да, он останется тенью Черепа, но именно поэтому никто и не узнает, что это он спровоцировал войну между архаровцами и барабасовскими. И сейчас никто до этого не сможет додуматься, ведь все считают его тупицей… А он умный, он очень умный. И достаточно смелый, чтобы продолжать свою игру.
– Ты же нормальный парень, Остап, – мягко, почти нежно улыбнулся Гангут, глядя на подвешенного к потолку «быка». – Ты же все понимаешь.
Он снова улыбнулся и вдруг изо всей силы ударил пленника кулаком в живот.
– Понимаешь, спрашиваю?
Остап был человеком Архара, заправлял одной из охранных фирм, ему принадлежавших. Непросто было взять его и затащить в этот подвал, но Гангут и его парни постарались. Сейчас они обработают Остапа, доведут до нужной кондиции, а тем временем Сухарь закончит свою работу. Материал у него есть, голова на месте, руки растут откуда нужно, так что все будет готово.
– Да, понимаю, – не поднимая головы, кивнул Остап.
Гангут снова мило улыбнулся ему и тут же снова ударил кулаком в живот. По лицу он его не бил, чтобы не испортить внешность.
– Не слышу.
– Понимаю, – харкнув кровью, прохрипел пленник.
– Что ты понимаешь?
– Зайду в «Каракатицу», скажу Есаулу, что Архар объявил ему войну.
– Еще раз!
– Архар объявил войну.
– Ты хоть понимаешь, что с тобой будет, если ты этого не скажешь?
– Понимаю.
Гангут ударил снова.
– Что-то я плохо тебя слышу.
– Понимаю…
– Так-то лучше. Коробку им отнесешь. Там рыба тухлая будет. Они откроют и поймут, что все это не просто слова. Что это реальная война. Тухлая рыба – знак войны. Ты меня понимаешь?
– Да! – немедленно отозвался пленник.
– Ну, вот и молодец.
Гангут изо всей силы влепил Остапу пощечину. Похоже, парень дошел до кондиции. Гангут совсем не тупой, если сможет провернуть столь сложную и хитроумную комбинацию.
Сухарь не заставил себя долго ждать – он появился с коробкой из-под обуви, в которой вместо рыбы лежала гораздо более приятная на вид вещица.
– Сработает?
– Если не сработает, застрелюсь, – в самодовольной улыбке расплылся Сухарь.
Гангут закрыл коробку, и тут мир в какую-то долю секунды перевернулся с ног на голову. В подвал вдруг ворвались люди в милицейском камуфляже, в касках, бронежилетах и с автоматами. Гангут и понять ничего не успел, как в глаза ему заглянуло бездонное жерло глушителя. И тут же последовал удар по ногам, который опрокинул его на спину.
6
Потапов не ошибся: ночь действительно выдалась бессонной. Зато богатой на урожай. Сходку барабасовской братвы накрыли, загнав «быков» в стойло изолятора временного задержания. И еще черепановского ставленника взяли, причем с поличным.
Гангут сидел сейчас в кабинете майора, левой рукой прикованный к специальной скобе в стене. Опустив голову, он тупо смотрел в пол.
– Ты, Дибиров, зря молчишь. Мне даже допрашивать тебя не надо, все ясно, как лампочка Ильича. Похищение человека – раз, нанесение телесных повреждений – два. Ну и самое страшное для тебя, Дибиров, это взрывное устройство в коробке из-под обуви. Это несколько статей, Дибиров, это тюрьма. Признания твои не нужны. Заложник уже дал показания, и от срока тебе не отвертеться. И подельник твой признался, что взрывное устройство делал по твоему приказу. А это уже терроризм, Дибиров. Тобой ФСБ может заняться. На тебя московские теракты повесят. Слышал, дом на Каширском шоссе взорвали? Не здесь взорвали, в Москве, но все на тебя повесят. А там сотни трупов. Дибиров, это пожизненное заключение, это все, конец фильма. Но я-то знаю, что ты не террорист. Я знаю, что ты барабасовских взорвать хотел. Это всего лишь криминальные войны, это лет десять строгого режима. Тебе еще и тридцати нет; выйдешь, вся жизнь впереди будет. Так что можешь мне в ноги поклониться за то, что я тебе шанс даю. Сейчас напишешь чистосердечное признание, мы отправим тебя в СИЗО, а ФСБ даже не узнает о твоей адской машинке. Получишь свои десять лет, отмотаешь срок – и домой. Может, нормальную жизнь начнешь… Ну так что, пишем чистосердечное признание?
Напрасно Михаил распинался перед бандитом. Парень совсем не реагировал на его слова, сидел как воды в рот набрал, тупо смотря себе под ноги. Впрочем, Потапов не отчаивался. Действительно, вина Гангута неопровержима, но, главное, он нейтрализован и уже не сможет творить свои черные дела.
Это и было то самое соображение, которое Михаил не смог сразу оформить. Мелькнула в голове мысль, что не только Есаул может мутить воду в Западном округе, но и ставленник Черепа. Информация на Гангута имелась, места его обитания были известны, а СОБР сработал четко.
– Знаешь, что я тебе скажу, Дибиров? Жаль, что Череп скоро вернется. С таким умом, как у тебя, ты бы сам мог занять его место. А ум у тебя конкретный, я бы, если честно, до такого не додумался, – без всякой насмешки, совершенно серьезно говорил Потапов. – Не всякий способен стравить две мощные бригады между собой. А тебе это удалось. Олень готов был пойти под Архара, но тут появился ты на мотоцикле и все испортил. Оленя застрелили, Архар объявил барабасовским войну. Но тебе этого было мало. Ты, как Наполеон, должен был идти до конца. Или все, или ничего, правильно?
Потапов увидел, как загорелись глаза у Гангута, именно этого он и добивался. Лесть – грозное оружие против людей с низкой самооценкой, а сейчас как раз был тот самый случай.
– Ты смог похитить Остапа, ты узнал, что барабасовские проводят сходку, ты приготовил бомбу. Взорвать архаровца в гуще своих врагов – это уже само по себе победа. Уцелевшие враги отправились бы воевать с Архаром, перегрызли бы ему глотку, но и сами погибли бы в неравном бою. Ты – гений, Гангут, ты просто гений. Я поражен твоим талантом.
– Да ладно, чего уж там, – очнулся наконец от спячки Гангут.
– Нет, я серьезно. Барабас в грош тебя не ставил, Архар тоже с тобой не считался, а ты показал всем, какой ты крутой. И как показал! Один только номер с мотоциклом чего стоил! Лихо, как на белом коне, с гусарским наскоком – тра-та-та, и враг в смятении! Ты стрелял или кто?
– Ну я, – с ложной скромностью потупился Гангут.
– Что там у тебя, «узи» было?
– Ага.
– Где взял?
– Да так, по случаю…
– И много у тебя таких стволов?
– Да есть еще.
– Покажешь?
– А зачем?
Гангут заподозрил неладное, но торжество самодовольства оказалось сильней инстинкта самосохранения.
– Дело такое, что ты человека убил. На мосту. Одного убил, другого ранил. Но ничего, если сдашь свой арсенал, тебе это зачтется. Мы с тебя и Остапа спишем, и адскую машинку. Ведь она же не взорвалась, правда?
– Нет, – просиял парень.
– Вот и я о том же. Если бы взорвалась, тогда тебе крышка, а так, считай, пронесло. В чистосердечном признании напишешь, что не собирался никого убивать, стрелял выше голов, но мотоцикл тряхнуло на ухабе, рука дрогнула… За непреднамеренное убийство дают меньше, чем за умышленное. Ну, ты в курсе, –
