литра водки и окосел, я выпил пол-литра пива, и ничего. У водки высокий коэффициент крепости, у пива пониже. Так и с радиацией. Излучение бывает разное: есть поток альфа-частиц, есть поток нейтронов, есть поток бета-частиц, есть электромагнитное и рентгеновское излучение, и каждое действует на человека по- разному, как пиво, вино и водка. У альфа-частиц коэффициент качества – двадцать, у нейтронов – десять, у всего остального по единице. Умножаем поглощенную дозу радиации на коэффициент качества и получаем эквивалентную дозу. Улавливаешь?
– Под альфа-частицы лучше не попадать, – сообразил я.
– Уловил, – поощрительно подмигнул мне начхим.
И как бы в награду наполнил стакан.
– Альфа-частицы очень опасны, – выпив, продолжил он. – Но их задерживает наша кожа, вернее, ее наружный слой. Но эти частицы могут попасть в организм через легкие и желудок, вот почему так опасна радиоактивная пыль, а этого дерьма на полигоне хватает. И гамма-излучение там есть, оно через кожу проникает, так что с ним лучше не шутить. Тут без дозиметра не обойтись. Ноль пять рентгена в час – такая местность уже считается зараженной, от нее лучше держаться подальше. А вообще я тебе скажу, что не так страшен черт, как его малюют. Радиоактивные осадки наиболее опасны в первые дни, а за два дня они теряют девяносто девять процентов своей мощности. А там на полигоне уже лет сорок открытых взрывов не было. И закрытые лет двадцать назад отменили. Из подземных штолен облака, да, вырывались, так сколько лет уже прошло! Что там у нас после ядерного взрыва остается? – Начхим сощурился, напрягая память. – Йод, номер уже не помню, цирконий – девяносто пятый, я в этом году сюда перевелся, что там еще: стронций, цезий, четырнадцатый углерод…. Так вот, период полураспада йода и циркония измеряется сутками, у стронция – двадцать лет, у цезия что-то около того. Улавливаешь мысль? Йода и циркония уже нет, стронций еще остался, цезий, но уже в полураспаде. Четырнадцатый углерод распадается за тысячелетия, но и фонит он совсем не так сильно, как другие… В Чернобыле ситуация похуже будет, там постоянные выбросы из саркофага, свежая, так сказать, радиация, да и топливная пыль постоянно сочится. А в Семипалатинске все в прошлом, там все уже на спад идет… Но ты меня не слушай, а то расслабишься еще. Не так там все просто на полигоне, и лучше туда не соваться. Опасно очень. Очень-очень. Особенно пыли бойся, ну и водичку зараженную не пей. Зараженные участки обходи стороной. Камни старайся не поднимать, нижняя часть у них фонит сильней, чем верхняя… Пыли бойся… На чем туда поедешь?
– Машина у меня.
– Если дорога пыльная, то близко к впереди идущей машине не подходи, чтобы пыль из-под колес тебя не накрывала. А чтобы своя пыль в салон не попадала, надо печку включать. Слышишь, печку, а не кондиционер. Тепло разницу в давлении создает и пыль в салон не пускает… И водки побольше, лучшего антидота пока не придумали. И страх убивает, и стронций выводит… Ты меня понимаешь?
– Понимаю, – кивнул я.
– А уважаешь?
– Уважаю!
От начхима я уходил поздно вечером и под высокой степенью защиты от радиоактивного стронция. И еще уносил с собой легкий защитный костюм и новый, проверенный противогаз. Еще Яков Михайлович одолжил мне индивидуальный дозиметр для измерения поглощенной дозы. Хотел еще уважить меня радиометром ДП-5В, но передумал и посоветовал относительно недорогой промышленный дозиметр отечественного производства, подсказал, где его можно купить. Что ж, придется раскошелиться с отпускных.
Часть вторая
Глава 12
В безоблачном небе ширококрыло парил беркут, но мне почему-то казалось, что это надо мной витает стервятник в ожидании богатой поживы. Гнетущее впечатление усилила гадюка, пестрой лентой лежащая на горячем асфальте. А вокруг выжженная солнцем степь, прорезанная дорогой и линией электропередачи. И тишина такая вязкая, что в ней тонул даже звук работающего двигателя. Ни единой живой души на расстоянии взгляда, только беркут и змея – зловещее какое-то сочетание. И сама степь казалась мне радиоактивной пустыней в зоне атомной войны. Где-то недалеко поселок Чаган, а еще чуть дальше – смертоносный ядерный полигон.
Я стоял возле машины и смотрел на змею, которая и не думала уползать с дороги. Может, она и не знает, что людей и машин следует бояться, может, по этому шоссе уже давно никто ни ездит? Что если впереди меня ждет смерть от жесткого излучения? Радиация незрима, и нет у человека органа, чтобы чувствовать ее. Это страшный невидимый убийца.
Я крепился, стараясь не поддаваться панике, но нервы мои не выдержали, когда в лицо мне подул ветер. Стремительно усиливаясь, он поднял с дороги пыль, заклубил ее. А ведь именно этого я и должен был бояться…
Машина сама по себе была укрытием, но я не ограничился ею. Запечатавшись в салоне, я влез в защитный костюм, натянул на лицо маску противогаза. И вдобавок ко всему включил печку, как советовал мне Яков Михайлович. Жарко стало, душно, и дыхание было тугое и шумное, но надо терпеть. В конце концов, меня учили в армии, как выживать в условиях радиоактивного заражения. Не умер же тогда, и сейчас не умру, скорее, наоборот.
Гадюка как будто почувствовала мой боевой настрой и нехотя сползла с дороги. Что ж, тем лучше для нее!
Собравшись духом, я решительно выжал сцепление и спустил машину с цепи тормоза. Полный вперед!..
Я действительно испытал подъем сил, но при этом все равно ощущал себя, по меньшей мере, Иванушкой-дурачком, отправившимся в неведомую даль за несбыточной мечтой. Ну как я буду искать на этих убийственных просторах опасных преступников, для которых радиация – естественная среда обитания? Все же понимают, что вероятность успеха близка к абсолютному нулю. И никто не осудит меня, если я вернусь домой с пустыми руками. Так не лучше ли повернуть назад прямо сейчас? Лето, отпуск, можно отправиться в родную деревню, помочь родителям по хозяйству, а заодно отдохнуть: рыбалка у нас хорошая, природа – лучше не бывает. И Арину можно было бы взять с собой. Может, она и не совсем в себе, но ведь не буйная и перспективная, как говорит Вадим Ефремович. Суровая безмятежность сибирской деревни пошла бы ей на пользу, а настоянный на хвое воздух вернул бы к жизни. И о Гарике бы она там точно не вспоминала…
Все эти доводы казались мне в высшей степени убедительными, но я упрямо жал на газ. А скоро в поле моего зрения появился стоящий на дороге автомобиль. Сначала я подумал, что это нечто вроде брошенной при отступлении боевой техники, но, заметив людей, изменил свое мнение. Хотя это могли быть мародеры или охотники за бесхозным металлом.
Впрочем, на мародеров они были похожи меньше всего. Мужчина в яркой бейсбольной кепке, желтой майке и светлых шортах, женщина одета так же легкомысленно. Эта парочка напомнила мне туристов, беспечно шатающихся по миру в поисках пустопорожних достопримечательностей. То ли дело я – защитный костюм с капюшоном, противогаз, дозиметр.
Их машина совсем не напоминала ничейную реликвию ядерной войны. Обычная «десятка» с увеличенным клиренсом, но слегка просевшая под тяжестью груза, который занимал не только багажник, но и заднюю часть салона. Судя по тому, что мужчина усердно махал мне рукой, они нуждались в помощи. Возможно, они заблудились и теперь не знают, куда им ехать – вперед или назад. Что ж, придется им объяснить, в какой зоне они оказались.
Я понимал то изумление, в которое поверг их мой вид. Но почему я не вижу в их глазах страха или хотя бы растерянности? Почему они смеются надо мной?.. Что ж, придется их огорошить. Посмотрим, какой сейчас у них будет вид.
Ветра не было, пыли тоже, и я рискнул снять противогаз. Я чувствовал, как пылают мои щеки, но точно не знал от чего: то ли от возмущения, то ли от жара, возникшего под резиновой маской, а может, и от того, и от другого.
– А чего вам так весело? – стараясь сохранять самообладание, спросил я.
Мужчина явно не входил в число тех личностей, которые сразу, одним только своим видом подспудно внушают уважение. Вихры на большой ушастой голове, несуразный каплевидный нос, нависающий над
