– Ну, я за рулем, – облизнувшись, замялся Эдик.
– А там что, полиция есть? – спросил я, кивнув в сторону поселка.
– Ладно, я думаю, немного можно.
– Только немного, – улыбнулась женщина, которую, как выяснилось, звали Люба.
Бутылка вина на двоих лишь взбодрила нас, приподняла настроение. И скоро мы без приключений в колонне из двух машин добрались до моста через мелкую зеленую речушку с крутыми берегами и бурной порослью на них. Останавливаться мы не стали, но я и без объяснений понял, что это и есть река Чаганка, в честь которой и получил название поселок.
Остановились мы возле монумента – памятной доски с изображением стратегического бомбардировщика в железобетонной трапеции. Эдик и Люба встали перед ним, склонив голову. Я тихонько подошел к ним, замер в ожидании, когда они заговорят.
– У меня отец здесь служил, – скорбно сказала Люба. – Штурманом на бомбардировщике. Он еще в девяностом умер, от лейкемии… Я и сама еще помню, как в шестидесятых нас трясло. Тут Опытное Поле недалеко, там открытые взрывы проводили. Своими глазами видели, как ядерные грибы поднимались, солнце, говорили, на западе встает. Стекла в окнах вылетали, земля тряслась, а мы все думали, что так и надо… Потом легче стало, только трясло, потому что бомбы в закрытых штольнях взрывали, на другой площадке, там, – махнула она рукой в юго-западном направлении.
– Я и сам здесь служил, – кивнул Эдик. – В ОБАТО, отдельный батальон аэродромного обслуживания, это в шестнадцатом городке, там две взлетные полосы для тяжелых бомбардировщиков. Я вам больше скажу, это самый крупный и мощный аэропорт в Азии, сюда «челноки» могли садиться и «шаттлы»… Американцы, говорят, там крутились, ну после того как нас вывели. Может, под базу хотели использовать, может, еще под что-то. А сейчас тишина вроде бы. Хотя, говорят, аэродром еще принимает самолеты, редко, но бывает. Его казахское министерство обороны в резерве держит, может, учения там какие-то… Эх, такой аэродром погубили. И город… Да вы сами сейчас все увидите.
Военный городок, вернее, его призрак, произвел на меня гнетущее впечатление. Казалось, что прежде чем покинуть место своей постоянной дислокации, дивизия стратегических бомбардировщиков отработала по нему всем своим безатомным арсеналом. Растущие среди руин деревья казались мне застывшими навечно взрывами бомб, вокруг которых валялись обломки зданий.
Мы стояли на груде обломков какого-то строения, и Люба с горечью, но вдохновленно рассказывала, как бегала мимо этого дома в школу, от которой сейчас осталась одна-единственная стена. Эдик обвел рукой линию крупнопанельных домов без крыш и с выбитыми глазами окон. Сказал, что это какая-то третья линия.
– Раньше ее не видно было, кирпичные дома стояли, а сейчас нет ничего. Дома сразу на кирпич разбирать стали, местные так решили, чего добру зря пропадать, вот и разгулялись. И панельные дома скоро совсем разберут. Я не знаю, почему здесь тихо сейчас, в прошлом году здесь демонтажники работали. Может, выходной у них сегодня, не знаю… Смотреть больно, честное слово.
Я был бы не прочь прокатиться по улицам городка на машине, но все улицы были завалены битым кирпичом и бетоном – не проехать. А пешком идти желания, честно говоря, не было. Не сказать, что страх вкрался в потрясенную душу, но и смелости не хватало. Тихо было вокруг, до звона в ушах, но именно это и давило на нервы, как затишье перед бурей. Что, если за нами сейчас наблюдают из темных окон, возможно, через оптический прицел снайперской винтовки. А может, в этих каменных джунглях водятся слюнявые мутанты вроде Гарика. И еще вдруг захотелось достать из кармана дозиметр и сделать замер. Остановили меня мои спутники, вернее, нежелание выглядеть смешным в их глазах.
Ничего, время у меня еще есть. Я обязательно вернусь на это место и в одиночестве обследую брошенный городок дом за домом. И уровень радиации измерю, и в каждую щель залезу. Вдруг в подвале какого-нибудь дома обнаружатся тайные апартаменты господ Прилеповых. Всерьез я на такую удачу не рассчитывал, но и не исключал подобный вариант. Безлюдный городок, окутанный аурой смерти – место, в принципе, идеальное для того, чтобы вершить темные дела.
Но сначала я должен был обследовать берег Иртыша, вдруг найду катер, на котором Гарик ушел из Черногайска. А может, он еще в пути, и тогда я увижу, как он причалит к берегу. А дальше как повезет…
Сегодня утром я звонил Черепанову, он сказал, что Гарик по-прежнему в бегах и новостей о нем нет. А позавчера я сам отчитался перед начальником о том, что розыск владельца «Хаммера» ничего не дал. Я сам лично побывал в семипалатинской полиции, мне сообщили фамилию человека, на которого был зарегистрирован внедорожник. Как выяснилось, это был житель Семипалатинска, горький пьяница, который даже не знал, что является обладателем дорогой машины. Два года назад он пропил свой паспорт и не имел представления, в каких аферах за это время поучаствовал его документ.
В Семипалатинске я потерял два дня, и, увы, безрезультатно. Оставалось надеяться, что здесь, в Чагане, мне повезет больше.
Из городка мы отправились в бывший пионерский лагерь на берегу Иртыша. От кирпичных зданий здесь остались только заваленные мусором фундаменты, от гипсового горниста только залитый краской постамент, от плакатов – ржавые рамы. Впрочем, это не помешало нам выехать на берег реки, где обнаружился небольшой палаточный лагерь. Три машины, четыре палатки, люди средних лет, девушка лет восемнадцати, детвора. Костер горит, котелок с ухой булькает, женщина в шортах рядом, в руке ложка, привязанная к деревянной палочке. Лодка надувная на берегу, самодельный трамплин из досок, укрепленных на автомобильных покрышках, два мужика с удочками. Словом, жизнь бурлила.
Глядя на эту картину, невозможно было поверить, что где-то совсем рядом находится пронизанный радиацией ядерный полигон. И природа превосходная – вдохновляющий вид на широкую реку с чистейшей водой, яркие зеленые краски прибрежной травы и деревьев, сочной свежести кустарники, дикий лук, луговые цветы. Тепло, солнечно, и так вдруг захотелось искупаться, что я безотчетно расстегнул рубаху.
Эдика и Любу приняли здесь, как родных. Радость встречи, шумный восторг, «как доехал?», «как дела?»… Да и ко мне отнеслись, надо сказать, неплохо. И к столу пригласили, и ухой накормили, под водочку… Только потом я полез в воду, и даже страх перед акулами не остановил меня. Верней, об акулах я подумал уже после того, как вышел на берег.
– Ну, как водичка? – спросила Люба и с откровенным интересом скользнула по мне взглядом.
Не скажу, что телосложение у меня, как у Аполлона, но уж не в пример лучше, чем у ее мужа. И плечи широкие, и руки мускулистые, и живот подтянутый. Впрочем, дальше безобидного флирта она идти не собиралась, да я и не стремился сделать наше знакомство более близким. Не для того я сюда приехал.
– Да ничего. И акул нет.
– Каких акул? – не поняла она.
– Ну, ты говорила, что акулы в атомном озере водятся.
– Да нет, не акулы, сазаны там водятся. Огромные, размером с акулу. Местные их продают, только никто не покупает.
– Радиация?
– То-то и оно… Вода там черная-черная, и купаться нельзя. Но люди купаются и рыбу ловят для себя, уху прямо на берегу варят. И здесь отдыхающие, и там. Жизнь возвращается…
– А далеко отсюда это озеро?
– Не очень. И дорога нормальная, вдоль реки. Бомбу в русле Чаганки взорвали, но река уже новое русло нашла. Правда, летом пересыхает. Там дальше село Саржал находится, у самой реки, так люди там без воды страдают, потому что нет ее летом… Им тоже хорошо досталось. У них площадка Делеген рядом, там горы, так там подземные взрывы проводились. Штольни строили, а потом туда заряд закладывали. Только туда лучше не ходить.
– Что, до сих пор взрывается? – мрачно пошутил я.
– Да нет, не взрывается… Хотя, знаешь, на полигоне до сих пор химические снаряды находят. Здесь же не только атомное оружие испытывали. Таких дел наворочали, что и говорить страшно. А в штольнях, говорят, стреляют.
– Кто?
– Местные, охотники за металлом. Раньше на полигоне техники полно было, целые свалки из машин,
