в револьвере закончились патроны, догнал Веткина и произвел имитацию выстрела...
Оперативную информацию на покойных Клименцова и Юрыгина предоставил адвокат, и в этом ему здорово помогла Катька, а если точней, то ее влиятельный родственник из органов.
В декабре девяносто второго начался судебный процесс, а в январе девяносто третьего Алику за-читали приговор – лишение свободы сроком на десять лет в колонии строгого режима. Всего лишь десять лет, и всего лишь строгий режим, а ведь могли дать все двадцать особого. Или даже намазать лоб зеленкой.
В тот же день его перевели в блок для осужденных, а еще через неделю он сочетался законным браком с Катькой. Свадьбы как таковой не было, да он в ней и не нуждался. Главное, чтобы в тылу оставался надежный человек...
О Сашке в тот день он даже не думал. Она устраивала свою судьбу, а о нем давно уже забыла. Зачем она ему такая?
Часть вторая
Глава 12
Раз – лег, два – отжался... Раз-два... Раз-два... Никто не заставлял его напрягать мышцы, сгонять с себя по семь потов за день. Никто и ничто, кроме собственной воли... Раз-два, раз-два... Сто отжиманий за один раз. И это на пустой желудок. В карцере не забалуешь, здесь из мясного только крысы, а так – хлеб и вода... Раз-два... Все, на сегодня хватит.
Алик оторвался от пола, голый по пояс, подошел к ржавому умывальнику. Вода теплая, рыжая от растворенного в ней железа, но лучше что-то, чем ничего. Намочил голову, ополоснулся.
Он еще молод, ему всего двадцать восемь. Впереди целая жизнь. И не зря он работал над собой – набивал удары, наращивал мышцы. Вот-вот прозвенит звонок, и он выйдет на свободу не каким-то там уголовником с чахоточной грудью и коричневыми от чифиря зубами, а человеком с благообразным лицом и атлетической фигурой. Глядя на него, никто не скажет: вот, смотрите, зэк после отсидки...
– На, браток, вытрись!
Широкоплечий здоровяк с драконами на плечах протянул ему чистое казенное полотенце. Если бы не скрытая в глазах ухмылка, его дружеский жест можно было принять за чистую монету.
– Да нет, оно тебе самому пригодится! – косо глянул на него Алик.
Четырнадцать суток в камере штрафного изолятора он провел в полном одиночестве, но вчера вечером судьба в лице лопоухого надзирателя принесла ему соседа – отмороженного амбала из третьего отряда. Алик хорошо знал эту породу безмозглых бакланов, живущих по принципу «сила есть – ума не надо». Таким баранам в принципе все равно, кто ты – уважаемый вор или честный мужик, они готовы опустить ближнего одной только забавы ради – насмеяться, растоптать. А то, что рано или поздно сами могут угодить под пресс, им все равно, потому что они привыкли жить сегодняшним днем.
Алик не был вором, но к блатной прослойке принадлежал, жил чисто по понятиям, отмороженностью мозгов не страдал. К злостным отрицалам себя не причислял, но и работать страх как не любил. И в карцер попал по этой причине: набил морду бригадиру, посмевшему наехать на него за то, что не был выполнен дневной план. Явление, в общем-то, для него привычное, но зачем его этим попрекать? Ведь лишили его права отовариваться в ларьке, длительные свидания не разрешают – неужели этого мало, чтобы наказать нерадивого? Зачем было на него варежку разевать, ведь известно же, что Алик Наган не выносит, когда на него кричат...
– Ну, могло бы и пригодиться, – кивнул амбал. – Но тебе нужней, ты вон мокрый какой. Силу качаешь, да?
Алик не ответил. Повернувшись к амбалу спиной, на какое-то мгновение он застыл, а потом вдруг, разжавшись словно пружина, привел в движение правую ударную ногу. Пятка со всего маху врезалась амбалу в подбородок, тараном прошла дальше... Отморозок сначала ударился затылком о стену, затем бесчувственно сполз на пол.
Казалось бы, человек предложил ему полотенце, что в том плохого? А плохо то, что казенное полотенце для того и годится, чтобы им пользовались лагерные петухи после сеанса. Такие полотенца называют вафельными вовсе не потому, что оно шероховатое и в клеточку... Вытрись Алик этим дерьмом, и его самого можно причислять к разряду опущенных, делать с ним всякие мерзости. Видно, девочку захотел баклан, да не понял, на кого нарвался.
Алик поднатужился, подтащил тяжелое бесчувственное тело к дальняку, сунул голову в обсервационную чашу, в таком положении его и оставил. Мало ли, вдруг опомоенному чмырю пить захотелось. А на то их и зовут помойками, потому что пить и есть они привыкли с унитаза... Завтра же об этом случае узнает весь лагерь, и баклан автоматически перейдет в касту обиженных. Опустят его до конца или нет, это уже от него зависит. До полного контакта дело может и не дойти, но, по-любому, жизнь для этого барана превратится в ад...
Алик подошел к дощатому полоку, пристегнутому к стене на замок, снял с гвоздика свое полотенце – мягкое, пушистое, легко впитывающее влагу... Пусть он и лишен отоварки в ларьках, но у него есть Катька, которая шлет ему посылки с завидной регулярностью. И на свидания к нему ездит стабильно – раз в полгода, как по расписанию. Да, его лишают возможности видеться с женой, но Катька на редкость пробивная баба, и деньги у нее всегда есть – свой бизнес, приличный доход; кто бы в этом сомневался. В общем, она к самому хозяину подход нашла, так что со свиданиями без проблем...
Он вытерся, натянул футболку, сел на железный столбик, на который в час отбоя опускались нары. Хреново в ШИЗО, но сегодня его должны выпустить. А через три недели ему вообще должны дать зеленый свет на волю. Катька приедет за ним на машине, увезет домой. У нее квартира своя в Петрополе, говорит, шикарная, он приедет и убедится в том своими глазами. Там у нее все есть – и телевизор плазменный в полстены, и домашний кинотеатр с каким-то заморским долби-звуком. Будет Алик лежать на кожаном диване, и пусть его долбит звук, а не кум со своим проклятым режимом...
Дверь открылась, и придавленный жизнью прапорщик показал Алику на выход.
– Давай, Перелес, на склад за вещами... А этот чего так? – увидев обиженного, спросил он.
Отмороженный баклан уже очнулся, но так еще и не пришел в себя. Сидит у дальняка, качает отбитой головой, тихонько поскуливает.
– Обед у него, начальник, не видишь, что ли?
– А-а, ну-ну... Сегодня ты без обеда, но там на складе две дачки..
В словах прапорщика содержался намек – дескать, неплохо было бы поделиться, но Алик сделал вид, что не заметил этого. Ментов подогревать – себя не уважать. Пусть лучше посылки к черту сгниют, чем он хоть кроху им отдаст.
Впрочем, посылочные ящики были пусты наполовину и без того. Кладовщик из обслуги глаза отвел, но молчать не стал.
– Это, приходили тут, рылись...
Кто приходил, кто рылся – этого он не сказал, но и так было ясно, что без ментов здесь не обошлось.
– Смотри, узнаю, что твоя работа, убью, – тихо, но внушительно сказал Алик.
В отличие от недавнего соседа по карцеру, кладовщик знал, с кем имеет дело. И невольно съежился под его суровым взглядом.
Алик мог не только дать в морду, но и убить. Приходилось ему сводить счеты с обидчиками. Одного придушил, второму заточку под сердце загнал. Закон волчьей стаи – не ты, так тебя. В таких делах – главное не засветиться, чтобы срок не добавили. Но Алик делал все аккуратно, поэтому скоро выходит на свободу. И черт с ними, с этими посылками, скоро, по-любому, наестся от пуза.
Отряд был на работах, и в огромной камере людей было немного. Угловой, он же смотрящий – на своей шконке, отдыхал после сытного обеда. Он был единственным из отрицал, кому разрешалось находиться здесь. С остальными хозяин церемонился гораздо меньше – пришел в промозону, а там уже решай, работать или нет. Если ты отрицала в авторитете, может, начальство еще и закроет глаза на твои принципы, а значит, не сразу закроет в ШИЗО. А если ты начинающий, то готовься страдать за свои понятия...
