посылки. Но не очень это приятное дело – осушать унитазы, да и руку совать в дырку – брр. Далеко не всякий уважающий себя арестант решится на это...
Всеми возможными способами малявы и устные сообщения передавались в некий единый информационный центр, откуда они уходили на волю или шли дальше по этапам тюремной почты. Но для связи с волей был еще более действенный способ – напрямую, через надзирателей. Но не каждый инспектор соглашается быть почтальоном даже за деньги. А кто и занимался этим, тот связывался только с теми, кого знал и кому более или менее доверял. У Феди Скачка был выход на такого вертухая, и именно сегодня он мог отправить почту по своему каналу.
Карцев написал записку жене с кратким описанием постигшего их несчастья, отдал ее смотрящему в надежде, что на пути к адресату его послание попадет в руки главного тюремного «кума». Майор Сизов толковый парень, он поймет, что произошло, примет меры...
Голова была забита мрачными мыслями. После отбоя Георгий и рад был бы заснуть, но мысли не давали покоя, разгоняли сон. И немытое тело также давало о себе знать. Он измучился, исчесался, но в конце концов, глубоко за полночь, все же заснул.
И сон оказался настолько крепким, что проснулся он уже после того, как чьи-то сильные и наглые руки стащили с него штаны. Еще несколько человек крепко держали его, накрыв с головой одеялом. Но Карцев обладал значительной физической силой, он дернулся так, что неведомые насильники с трудом удержали его. Дернулся еще раз. Но удар по голове чем-то тяжелым и твердокаменно крепким лишил его способности сопротивляться. Теряя сознание, он почувствовал, как что-то жуткое с силой ткнулось под копчик...
Карцев плакал навзрыд, размазывая по лицу слезы. Жалкое зрелище. Противно до отвращения. Но Сизов не стал бить заключенного по щекам, прекращая истошную истерику. Он чувствовал за собой вину в том, что произошло. Недоглядел, недогадал, недоработал. И как итог, Карцева опустили по беспределу. Теперь – по арестантским понятиям – он не человек.
– Успокойся, Георгий Степанович, – не потребовал, а увещевательно попросил Андрей. – Не все так страшно, как кажется.
– Не страшно! – истерично взвыл обиженный. – Да я теперь петух! Мне теперь никто руки не подаст! Да что там руки... в лицо плюют!..
– Я тебе руку подам. И в лицо плевать не стану!
– Ага, вы уже подали мне руку... Обещали, обещали, а что вышло?
– Я тебя в карты играть не заставлял! – отчеканил Сизов.
Карцев вздрогнул, как будто схлопотал пощечину.
– И не надо с больной головы на здоровую валить...
– Если б только голова... – всхлипнул арестант.
– Если б ты головой думал, сейчас бы на заднице спокойно сидел...
– Я сейчас возле параши сижу. Ноги об меня вытирают... Дема особо зверствует... Я его на днях ударил. Теперь он на мне отрывается... Сука! Звери!..
Андрей дождался, когда спадет очередная волна истерики.
– За что ты его ударил?
– Да из-за телефона... Я жене позвонил, ну, тогда, когда вы сказали. А он спросил, не менты ли мне подсказали, когда звонить можно. Я на него наехал, а тут Скачок. Сказал, что Дема зря на меня бочку катнул. Ударить его разрешил. Я ударил. Теперь вот расплачиваюсь... Скачок подлый, коварный. Он нарочно меня с Демой стравил, чтобы он потом помог ему... Дема меня держал. И не только он... Но во всем Скачок виноват, он!..
– Он, – кивнул Андрей. – Больше некому.
Он точно знал, что произошло в действительности. И первым его проинформировал тот самый Дема, о котором шла речь. Виктор Демин – наркоман и мелкий воришка. Ему грозил мизерный срок, но он готов был на все, чтобы получить его в условном выражении. Поэтому и стучал. Сам же сотворил злодеяние по указанию Скачка, сам же на него и показал.
– Ну почему он со мной так? – в панической безысходности взвыл Карцев.
– Я так понимаю, виной всему не выплаченный вовремя долг.
– Я тоже так понимаю... Но дело в том, что я выплатил все до копейки. Но...
– Но деньги до адресата не дошли, – продолжил Сизов.
– Вы это знаете?
– Знаю... Не могу утверждать, но не удивлюсь, если Михалев снова вас переиграл. Да и ваша жена тоже хороша... Отдать девятьсот тысяч неизвестно кому... Можно же было открыть банковский счет, целенаправленно перевести деньги...
– Я же русский, – подавленно вздохнул Карцев. – А к русским хорошая мысля приходит опосля... Мне бы жене позвонить.
– Зачем?
– Я ей записку передал. Через Михалева. Не знаю, дошла она до нее или нет?.. Может, вы знаете?
– Не знаю.
– Я думал, она мимо вас не пройдет, – разочарованный Карцев хлюпнул носом.
– Значит, прошла...
– А если б не прошла, все равно ничем бы вы не помогли. В ту же ночь все случилось... Ну не суки, а!
– Что вы жене в записке передали? – спросил Андрей.
– Чтобы она деньги собирала.
– Снова девятьсот тысяч.
– Да.
– Кредит в банке?
– Можно было бы и кредит. Или через Макса... Но уже какая разница? За долг меня уже наказали. Зачем платить?
– А что Скачок на этот счет говорит?
– Говорит... Он не говорит, он гавкает. Как шакал, гавкает... Сказал, что, если денег через три дня не будет, мне не жить... А нужна мне такая жизнь? Лучше сдохнуть...
– Да, такой жизни не позавидуешь, – сочувствующе сказал Сизов.
Он достаточно много прослужил в тюремном учреждении, чтобы знать, как заключенные относятся к опущенным. Это не жизнь и даже не существование. Это унизительное прозябание на самом дне зловонной ямы.
– Скачок от меня не отстанет, – всхлипнул Карцев. – Даже если на банковский счет деньги ему сброшу, он все равно скажет, что не получал ничего. Снова будет требовать... Но я ему ничего не дам! Я уже расплатился за свою дурость!..
– Ход вашей мысли мне нравится. Но я представляю, что ждет вас, если вы не отдадите долг... Впрочем, выход есть. По большому счету Михалев получил от вас все, что хотел. А раз так, то рано или поздно он успокоится. А вы... Вас я переведу в особую камеру.
– В петушатник? – насторожился Карцев.
– А что, имеются возражения?.. Там, конечно, не санаторий, но там все равны.
– Петухи там...
– А вы, простите, кто?
– Я же не сам, не по своей воле...
– И сокамерники ваши также стали жертвами обстоятельств... Не все, правда, но тем не менее у вас появится возможность снова почувствовать себя человеком. И спать вы будете на койке, а не в обнимку с унитазом. И в лицо вам плевать никто не будет... Боюсь, что у вас нет выбора, Георгий Степанович. Да и терять вам, я так полагаю, нечего...
– Нечего, – обреченно произнес Карцев.
– И среди обиженных есть жизнь. Думаю, что вы в этом убедитесь.
– Попробую... Мне бы жене позвонить.
– Если я не ошибаюсь, то мобильника у вас уже нет.
