– А не врешь?
– Можете проверить.
– Легкой атлетикой занимался?
– Ну, постольку-поскольку. А так больше по дзюдо.
– И какие успехи?
– Мастер спорта.
– Неплохо. А как насчет строевой?
– Лучший показатель, – улыбнулся я. И тут же добавил: – Среди коров на льду.
– Ну, лед я тебе здесь не гарантирую, а строевой плац. Ладно, сделаем мы из тебя человека. Как говорится, не можешь – научим, не хочешь – заставим.
– Я хочу.
– Тем лучше для тебя. На какую же должность прикажешь тебя ставить?
– Какая есть, на такую и ставьте.
– Должность моего зама есть. Но ты и близко к ней не подходишь. На взвод я тебя тоже не могу поставить. Слишком сложно для тебя. В роту пойдешь, зампотехом. Тоже не просто, но к технике тебя все равно не подпустят. Должность будет, а техники нет. Ну, если соображать начнешь, тогда да. Присказка такая есть, в каждой роте для потехи существуют зампотехи. Так вот, сделай так, чтобы ты этой самой потехой недолго был. А еще лучше, чтобы вообще не был. Жить есть где?
– Нет.
– Плохо. А то, что женатый, еще хуже. Жену собираешься привозить?
– Да. Мне говорили, что у вас в общежитии комнаты свободные есть.
– Сюда бы этого говоруна. Ладно, что-нибудь придумаем. Пока с холостяками поживешь. Форму получил?
– Да.
– Не да, а так точно.
Комбат вызвал к себе командира роты, заместителем которого меня назначил. И велел помочь мне сначала с размещением, а потом уже введение в должность и все такое.
Ротный тоже думал недолго. Поговорил со мной за жизнь и передал на руки лейтенанту Олегу Громовому. Он-то и определил меня на постой в холостяцком секторе полкового общежития. Там я познакомился еще с одним молодым лейтенантом.
За работу над новой формой я брался с чувством неловкости за свою армейскую несостоятельность. Исколол все пальцы, пока пришил к кителю первый погон. И второй присобачил с большим трудом. Встал перед зеркалом и заскрипел зубами от отчаяния. Один погон сползал вперед, другой назад. Одним словом, полная лажа. Выручил меня Олег.
– У нас в училище традиция была, – сказал он. – Мы когда на первом курсе форму получили, к нам старшекурсники в казарму пришли. Погоны нас учили пришивать, петлицы, подворотнички.
– За что первокурсники потом бежали в чепок за водкой? – хитро улыбнулся его друг Костя. – Шутка, конечно. В чепке водку не продавали. А на стороне взял – считай, что залетел. За такие залеты отчисляли. Но у нас же не училище, да, Сева? И водка в магазине водится. Ты, кажется, у нас новичок? А что новички делают?
Я все понял. И отправился в магазин, который находился за пределами части. Двадцать минут ходу в одну сторону, столько же отоваривался, еще столько же шел обратно. Вернулся и обомлел. Китель мой висит на вешалке – мало что с погонами и петлицами, так еще и отпаренный. И брюки тоже наглажены – стрелки такие острые, что, казалось, пальцы порезать о них можно.
– Волшебство! – восторженно протянул я.
– Учись, брат, пока мы живы, – торжествующе улыбался Костя.
– Научится, – кивнул Олег. – Никуда не денется. Кривые брюки сам нагладишь. И сапоги начистишь.
Кривыми брюками назывались бриджи, в народе называемые галифе. Олег показал мне, как надо напаривать полушерстяную ткань, как отглаживать. Оказалось, что это не так уж и трудно. И сапоги я начистил сам. Здесь тоже своя наука. Сначала нужно густо кремом натереть, а затем бархоткой надраить до блеска. Старался, старался, а так красиво, как у начальника вещевой службы, не вышло. Да и не могло выйти. Оказалось, чтобы сапоги были ровными, их нужно было нагладить утюгом через газету. Процедура достаточно трудоемкая и к тому же неблагодарная. За такую самодеятельность тот же комбат мог вставить горячего фитиля. А если комполка увидит, тогда и вовсе кранты. Это начвещу можно, у него не одна пара сапог.
Я познавал тонкости грубого армейского бытия сначала на практике, а затем в теории – за столом под звон граненых стаканов. Олег, Костя, затем еще ребята подтянулись, такие же, как и они, кадровые лейтенанты из военных училищ. Сначала разговор шел о службе, затем о бабах, затем снова о службе. Водка шла хорошо. Я чувствовал себя просто превосходно. Пусть я «пиджак», но со временем смогу стать настоящим офицером. Как говорится, терпение и труд все перетрут. А я хотел быть офицером. Мне хотелось носить военную форму, блистать военной выправкой на парадах и военной выучкой на полигонах. Еще меня прельщала возможность сделать карьеру. В ближайшей перспективе я должен был стать командиром роты, следующая ступень – батальон, затем полк. Ну а предел мечтаний – должность командира дивизии. Это уже генеральские погоны. Чем больше я пил, тем ярче становились мои фантазии. В конце концов, командир дивизии – это вовсе не предел. Есть армия, есть военный округ, рода войск, Генеральный штаб. До командующего округа я дорасти не успел. Не хватило закалки – сморила меня водка, сбила с ног.
Засыпал я командующим армией, а проснулся обычным зампотехом роты. И не сам проснулся, а разбудили. Олег – свежий как огурчик, а я – самая настоящая развалина. Голова трещит по швам, во рту засуха, тяжелый желудок в подвешенном состоянии. Словом, караул. А надо вставать, одеваться, идти на службу. Не скажу, что в институте я был трезвенником. Бывало, что напивались до свинячьего визга. Но ведь на следующее утро я мог забить на занятия и выспаться всласть. А здесь забивать нельзя: здесь не учеба, а служба. Серьезная служба со своим уставом и мерами взыскания. Олег смотрел на меня и улыбался:
– Тебе еще повезло. Нам к разводу, к восьми. Хуже, когда на подъем – это к шести. Офицерам пить не запрещено. Можешь пить хоть ведрами, хоть до четырех утра, но в пять ты должен быть свежим как огурчик. Это закон.
– Хреновый закон, – пробурчал я.
– Тогда лучше не пить.
– И не буду. Никогда в жизни.
Я с трудом побрился, с трудом оделся. Но даже в том тяжком состоянии, в каком находился, обратил внимание на то, как мой внешний вид далек от идеала. Китель в обтяжку, полы и рукава короткие, бриджи чуть ли не в обтяжку – и это при их-то широких боковых «крыльях». Фуражка сидела на мне, как панамка на дебиле-переростке. Другое дело Олег. Шитая на заказ форма сидит идеально, фуражка смотрится так же изящно, как кивер на голове бравого гусара.
Олег придирчиво осмотрел меня:
– Мой тебе совет: получишь подъемные, езжай в ателье, пошей форму за свой счет.
На разводе я чувствовал себя преступником, привязанным к позорному столбу. Камни в меня не швыряли, в глаза не плевали, но красноречивые взгляды, которые бросали на меня солдаты, заставляли чувствовать меня изгоем в дружной армейской семье.
После развода офицеры сняли с себя кителя, оставшись в одних рубашках. Я поступил так же и обнаружил вдруг, что на рубашке нет погон, а должны были быть. Я не подумал, а Олег не подсказал. Но не Олег виноват, а я. Ротный ничего не сказал. Но пристально и с усмешкой посмотрел на меня. «Что с „пиджака“ возьмешь», – читалось в его взгляде.
После завтрака рота приступила к плановым занятиям. У одного взвода по расписанию уставы, у другого – строевая подготовка, у третьего – тактическая. Солдаты учились, офицеры наставляли. Я тоже оказался в роли солдата. Ротный вручил мне техническое описание и инструкцию по эксплуатации БТР-70. Выучишь – хорошо, нет – ничего страшного, все равно через два года в запас. «Спи, солдат-офицер, все равно служба идет». Но я не хотел быть солдатом, я должен был стать настоящим офицером. И без раскачек вгрызся в гранит армейской науки.
