Пиво осталось недопитым, сигарета выпала из пальцев и покатилась куда-то, дымя, словно паровоз. Я убрал запятую между нулем и двойкой. Получилось «02» – телефон милиции. Остальное вы знаете…
День приближался к трем часам, а я был уже очень пьян. Сидя в «Япоше» на Сретенке, куда меня унесли ноги после телефонного «теракта», я пил водку, изредка закусывая давно остывшими пельменями. Передо мной лежал телефон. Я выключил звук и безучастно наблюдал, как его экран то и дело вспыхивает от частых звонков и сообщений. Я не отвечал, зная, что звонят люди, которым известно обо всем произошедшем со мной. Зная, что в лучшем случае я услышу притворные соболезнования, переходящие в закономерный вопрос: «Старичок, а кто теперь вместо тебя? Может, познакомишь? Бизнес-то нельзя сворачивать!» «Да пошли вы все…» – решил я.
Я люблю напиваться вот так, в одиночестве, но находясь среди людей. Такой сценарий предполагает дальнейшие веселые приключения с участием окружающих. Можно запросто обратиться к соседу и навязать ему разговор «за жизнь», излить душу, наврать с три короба и, глядя на его испуганную, стремительно удаляющуюся спину, разразиться сатанинским смехом. Можно попытаться познакомиться с девушками, но это почти всегда в таких случаях напрасный труд, так как девушки (если только они не воровки на доверии) не любят пьяных. Можно разрушить идиллию какой-нибудь парочки, бесцеремонно вторгшись в их воркующий мирок. Воркующие парочки беззащитны, они сидят на насесте и обмениваются милыми глупостями, пощипывая друг друга за перышки. И тут, прямо между ними, на насест шлепается сильно потрепанный субъект с налитыми кровью глазами, нарушая всю томность воркования. Я сознательно опускаю тот факт, что вследствие подобных хмельных маневров можно (и так порой случается) огрести по полной: получить в душу, в шнопак, по печени, по хлебалу, по яйцам. Можно, конечно, чего уж там греха таить. Однако это не так уж «весьма вероятно», как кажется. Все дело в том, что пьяный вроде меня прекрасно чувствует, к кому можно прицепиться, а в отношении кого делать это противопоказано. Никто, например, не собирается в любом, даже самом крайнем состоянии опьянения лезть к бритоголовому качку, держащему в своих лапах руку своей подружки – инструктора фитнес-клуба. Огрести можно и от качка, и от девушки-инструктора. Качок скажет лишь:
– Мужик, ты чо?
А его подружка-инструктор посмотрит недобро. Все это прекрасный повод, чтобы сконфуженно извиниться и отойти от них восвояси.
Качков поблизости не было. За соседним столиком сидела парочка, между которой я не увидел ничего, кроме легкой симпатии. Кроме того самого непонятного мне призрачного союза, что носит название «дружбы между мужчиной и женщиной», когда женщина терпит этого самого «друга», относясь к нему именно как к другу, а мужчина уныло мечтает трахнуть своего друга-женщину, но не может по следующим причинам:
1. Где это видано, трахать друзей?
2. Все равно она не даст.
3. Она может обидеться.
4. По причине наличия платонической, неразделенной любви, которая устраивает мужчину в силу его маскулинной несостоятельности.
Женщина сидела ко мне лицом и была мне незнакома. Спина мужчины вызывала смутные ассоциации, тонущие в водочном угаре. Я пытался выловить одну из них, и это мне в конце концов удалось.
– Кенстэньтан?! – громко, на французский манер обратился я к обладателю знакомой спины. – Ты ли это, дружище?!
Спина дрогнула, развернулась, и я увидел, что ее обладатель действительно тот самый «Кенстэньтан», а точнее, просто Костя Штукин, мой бывший сокурсник, институтский приятель, с которым мы не виделись лет, наверное, десять.
– Ха! – искренне удивился Костя, узнав меня, и лицо его сразу же перестало быть напряженно- выжидающим. Такие лица еще бывают у людей, которые рождены под знаком Весов и всю жизнь ищут что-то, а что именно, они и сами не знают.
– Вот тебе и «ха», – дружелюбно передразнил я приятеля и бесцеремонно переместился за его столик.
– Вот, Алена, – смущенно потрогав левый висок, представил меня Костя. – Это, видишь ли, мой давнишний друг Виктор, мы вместе учились в институте и…
– Картье. – Я протянул этой Алене руку, и она ответила на мое рукопожатие. У нее были красивые руки, очень ухоженные. Люблю такие руки.
– У вас интересная фамилия, – улыбнулась она. – Вы еврей?
– Почему еврей? – опешил я от неожиданности. – Меня чаще принимают за лягушатника, за француза!
– Ну как же? – Она удивленно вскинула брови, посмотрела пристально, чуть помедлив, ответила: – Нет, вы не похожи на еврея. И на француза, впрочем, тоже.
– Это плохо? – развязно спросил я и подмигнул Косте Штукину, который, как мне показалось, немного заскучал. – Зачем вы спрашиваете?
– Так, – вновь улыбнулась она, – надо же о чем-то спрашивать у нового знакомого.
Костя пил пиво из высокого бокала, Алена сделала пару глотков воды. Я хотел заказать себе водки, но, глядя на Костину спутницу, передумал.
– В вашем обществе не хочется выглядеть еще большей свиньей, дорогие мои, – проникновенно сказал я и попросил зеленого чаю.
– Ты чего это… такой? – Костя смотрел на меня с сочувствием. – Вроде не вечер еще, а ты на бровях. Не за рулем, что ли?
– В самое яблочко, – кивнул я, обжегшись чаем. – Черт, горячо! Еще и это до кучи! Нету у меня больше руля. Пал мой руль, так сказать, смертью храбрых, защитив меня собой.
– Понятно. – Костя немного выпятил подбородок, чтобы показать, как именно ему «понятно», и больше на эту тему мы не разговаривали. Алена слушала наш разговор и, как ни странно, скучающей не выглядела. Мне даже показалось, что… Хотя мало ли что мне могло показаться в таком состоянии?
– Ну а с работой у тебя как? – продолжал Костя обычный в таких случаях «опрос».
– И работы у меня тоже больше нет. Изгнали. – И я ущипнул себя за переносицу большим и указательным пальцами и посмотрел в сторону. Так я всегда поступаю, когда хочу «замять тему», но Костя, похоже, ничего заминать не собирался. Он продолжил очень аккуратно выспрашивать меня о том, что я делал, чем занимался, и так продолжалось до тех пор, пока я, наконец, не спросил:
– А тебе что, так интересно все это? Какова, так сказать, цель твоих расспросов? Хочешь выразить глубокие соболезнования ввиду утраты мною не самого последнего в этом городе годового дохода? Не думаю, что у твоей спутницы это вызовет хоть какое-то любопытство, – усмехнулся я, постаравшись придать себе вид мудрого добряка.
– Это моя коллега и жена. По совместительству, так сказать, – добродушно поправил меня Костя. – Мы вместе пытаемся осуществить один проект и вот прямо здесь и сейчас этим занимаемся. Это хорошо, что ты нам попался. – Костя улыбнулся, показывая, что он немножко шутит. – Ты же рекламщик? Это-то как раз очень хорошо. Потому что я, например, программист, а Лена художник-аниматор и звукорежиссер, и еще она умеет и знает много всего такого, чего мы с тобой не умеем и не знаем.
«Кто бы сомневался? Надо же, как я недогадлив! Она, оказывается, жена ему! Но почему? Почему я сразу этого не понял?» – перебирал я в уме вопросы, разглядывая вырез Алениного джемпера, но, конечно же, промолчал. Мне вдруг стало интересно, что будет дальше. Безработному всегда интересны такие разговоры, а я безработный с большой буквы, то есть без «золотого парашюта»: меня лишили накоплений, выбросили из бизнеса, из моей темы, и мне теперь интересны любые предложения, я готов ухватиться за всякую, хоть немного знакомую мне по содержанию понятную идею.
– Вам нужен фрилансер, вольный художник, чтобы придумал, как именно вы должны будете заработать ваши деньги? Сколько вы готовы заплатить за идею? Стоимость моего ужина подойдет? Я прямо здесь и сейчас отдам вам парочку присыпанных нафталином идей с антресолей моей памяти. Поверьте, они того стоят…
Меня понесло, я оседлал свою любимую хмельную лошадку, освоился и теперь полным рублем
