– Ты что, с ума сошла? Я никогда в жизни не бил женщин. – Мой порыв бесследно растаял, и вместо него накатило приятное, сладковатое безволие. – Может, уйдем отсюда? – предложил я.
– Неудобно. Побудем еще немного, а то Костя будет недоволен, и я хочу со всеми тебя перезнакомить.
– Странно, – сказал я, – мы с тобой даже не трахались ни разу, а ты себя ведешь так, словно мы друг друга знаем лет несколько.
– Да потрахаемся еще. В чем проблема-то? – удивилась Женя. – Просто с тобой все понятно, вот я и веду себя так, будто давно тебя знаю.
– Сколько тебе лет, актриса?
– Тридцать восемь. А тебе?
– Тридцать два…
– Кира, Кира! – раздалось сразу несколько голосов. – Почитай что-нибудь!
– Кто это? – спросил я Женю, глядя на маленького актера с большими усами, приподнявшегося над столом и кивающего в ответ на приветственные вопли своих коллег.
– Это Кирилл. Он пишет классные пародии и постоянно нас веселит. Вот увидишь, что он сейчас тоже выдаст что-нибудь этакое.
– Друзья! – начал Кира с усами. – Недавно мне попалось стихотворение некоего поэта Кутилова, на которое я написал пародию. Вот, собственно, оригинал, я вам его сейчас прочитаю, но сразу предупреждаю, что он уныл до самоистязания:
– Хуйня, – громко сказал кто-то. На него зашипели. Кира с усами улыбнулся: «я же вам говорил».
– Итак, вот моя пародия. – Он откашлялся и начал читать с подвыванием:
Все засмеялись, и я тоже. Злой мир, в котором злы все и на всех. Тот поэт, этот актер. Они друг друга никогда не знали, но поди ж ты: один пишет глупые стихи, другой сочиняет на них смешные пародии. Так из глупости одного произрастает успех другого. Это ли не повторение природной модели перехода говна в зеленый росток, в новую жизнь? Я живо вообразил себе самый частый театральный символ: две маски, плач и смех. Депрессия запойного поэта, его глубинные страдания, выуженные зачем-то наружу посредством плохого языка, неумелой мысли, в руках шута превратились в смешные и вполне употребительные в пищу конфетки: крик-крак, и шут сожрал поэта, и все над этим посмеялись.
– Понравилось? – Женя смотрела выжидательно.
– Вообще-то жестоко, – признался я, – как-то он его без жалости, да за глаза. Но так все понятно и даже смешно. «Мороз, как бык, вылизывает спину». Образчик редкостного говна. Хотя для меня, конечно же, все это чересчур заумно. Меня больше высаживает на смех что-то вроде песенки поросенка Фунтика. Помнишь, там есть такие слова: «Хорошо бродить по свету с карамелькой за щекою и еще одну для друга взять с собою про запас»? Я всегда ржу как лошадь, когда дети смотрят. Знаешь, после таких, как ваш Тиша, слова про карамельку за щекою воспринимаются совершенно не по-детски.
– У нас в глаза никто ничего плохого не скажет. Никому и никогда. Мы же интеллигенция, – отозвалась Женя.
– А у нас и так, и так, но чаще в глаза, – признался я. – Мы же плебеи, народ простой. Попробовал бы этот ваш Кира спародировать меня.
– Ты бы ему в морду дал? – восхищенно спросила она.
– Непременно дал бы. Ногой, – не задумываясь ответил я. – Никому нельзя давать унижать себя. Борзеешь – получи.
– Ты великолепен! Я тебя обожаю. – Она прижалась ко мне так сильно, что я чуть было не эякулировал в брюки. – Хочешь, мы поедем сейчас ко мне? Да? Ну и прекрасно…
3
У нее была квартирка в старом доме недалеко от ипподрома: три комнаты, второй этаж, для кого-то предел мечтаний, а для меня вот именно что «квартирка», ведь мне-то было с чем сравнить эту убогую коммунальную планировку с длинным коридором и отходившими от него небольшими помещениями спальни, детской, кухни и, напротив нее, гостиной, по потолку которой шла сплошная балка перекрытия – недопустимый в современном строительстве фортель, старинная ошибка дурака-проектировщика, быть может, живого еще пенсионера, лопающего колбасу три раза в день и страдающего подагрой.
В спальне стояла зеленоватая темнота, как в болоте, и матрас был жестким и упругим, наши тела пружинили, порой выходило забавно: чрезмерные колебания приводили к конфузам, и то, что должно было находиться внутри, вдруг вылетало, тут же возвращаясь на место с помощью ее ловких пальцев. Женя обладала несколько тяжеловесным низом – это беда почти всех женщин, рожденных под знаком Стрельца: сочетание увесистого, с размытыми очертаниями зада и крепких, полных ног, как непотребный максимум. Или варианты более щадящие: все не столь широкое и полноватое, но все равно тяжелое, как надежная опора, как пьедестал, удерживающий на земле. По спине, вдоль позвоночника, шли у нее две крепчайшие, выпуклые мышцы – последствия балетного станка, совсем как у Аллы когда-то… Не спина, а бетонированная плита с желобом посередине. Плечи широкие, сильные, и шея не вполне длинная, но все же не лишенная грации, красивая грудь хирургически правильной формы, но своя. Женя упиралась мне в плечи ладонями, впивалась ногтями, оставляя на моей коже красноречивые, грешные следы. Я был в ней так, словно в детстве, после аспирина, под двумя ватными одеялами и откуда-то сверху мамино строгое и страдальческое «нужно пропотеть, не смей раскрываться». Она была на мне, как на велотренажере, когда нужно много и бессмысленно крутить педали, зная, что все равно останешься в том же месте, с которого все началось. Но ее нервная система была столь чувствительно настроена Создателем, что сладостные спазмы и судороги, и соки, и все, с чем встречается женщина на пике своего исступления, находились в ней в таком неистребимом запасе, что вызвать Женин оргазм мог бы и полностью одетый партнер, лишь прикоснувшись к ее сокровенным узлам и зонам, которые на карту человеческого тела наносит похотливый Эрос.
В ту ночь мы совокупились шесть раз, а у меня ни с кем никогда столько не получалось, и я понял, что влюблен окончательно, что меня будет тянуть сюда, в эту спальню, к этой растрепанной женщине, и стоило мне утром кое-как разнять веки, ощутив забавное онемение хуя и вспомнив, что мне, кажется, приснилось, как выпадают зубы один за одним, как я уж увидел ее голову, подпертую локтем и обращенную в мою сторону, и голова сказала мне:
– Знаешь, я поняла, что ты единственный мужчина, с которым мне хочется остаться после первой ночи страстной ебли, после которой обычно не происходит ничего путного.
– Ну, почему? Путин-то родился, – неудачно сострил я.
– Ах, не перебивай меня! – рассердилась голова. – Я так долго готовила этот монолог, ждала, пока ты проснешься, чтобы сказать тебе все это, а ты лезешь со своими глупостями. И потом, нельзя так о нем, он же вождь.
Я не выдержал и рассмеялся, Женя шлепнула меня по руке:
– Да ну тебя, дурак! Весь торжественный момент мне обломал. Знаешь, я хотела тебя попросить не портить наше первое утро.
– В каком смысле?
– Ну ты, наверное, сейчас захочешь в душ, попросишь выдать тебе зубную щетку и чистое полотенце, а потом завтракать, молоть ерунду на кухне и заваривать ее вместе с кофе, потом станешь нелепо надевать носки, толочься возле двери и мучительно подбирать слова, которые вроде бы положено говорить на прощанье, да?
