склада, лысеющего лба, он бегло оглядел кабинет и, улыбчиво сощурив глаза, тяжко блестевшие из глубоких подвалов глазниц, склонился в шутовском, издевательском поклоне, верно наслаждаясь наличием в кармане своего кителя вспотевшего ордера на мой арест. Он рассматривал меня с наивной беззастенчивостью, часто мигая своими мрачными, как питерское осеннее небо, глазами. На смуглом лице его явно сквозило нетерпеливое ожидание.
– Нет, – ответил я и отвернулся к окну.
– Вот как? Издеваетесь над органами? Не советую, – посоветовал он. – Повторяю свой вопрос. Вы будете гражданин Юрьев?
– Нет. Заявляю это, находясь в твердолобом уме и прогрессирующей памяти. Я Розенкранц Гильденстернович Гамлет, еврей, беспартийный, сочувствующий, из разночинцев. Прошу не торпедировать меня вашими инсинуациями, господин Держиморда.
– Так. Понятно. Закос под додика, – молвил этот парень и, нахлобучив фуражку, скомандовал: – Взять его.
И меня «взяли». Надели наручники. Я шел огромными шагами, делая два вперед, один назад. В конце концов одному из бойцов это не понравилось, и он любовно охуячил меня ребром ладони (а вы небось думали, что прикладом) по шее. Я взвыл. В коридорах жались к стенам испуганные мои сотрудники, которых таранили люди в масках.
– Бабурина! – заорал я. – Будь ты проклята, говенная проблядуха!
– Да заткните же его, наконец! – страдальчески воскликнул главный, и меня заткнули. В себя я пришел только в кабинете следователя.
Это было изысканно отделанное резными дубовыми панно помещение, являвшее собою образчик казенно-ментовского стиля с извечным графином, наполненным ссаками некрещеных младенцев, с длинным полированным столом для заседаний, который нерадивая уборщица протерла половой тряпкою, отчего стол был весь покрыт видимыми в электрическом преломлении дактилоскопическими отпечатками, с портретом Феликса Эдмундовича в строгой черной раме и низеньким, плотного сложения лысовиком в костюме, похожим на внука товарища Берия.
– Садитесь, – предложил он и отодвинул от стола для заседаний один из стульев. – Курите?
– По праздникам, – ответил я, мучимый голосами. Алла донимала меня почти круглые сутки, несколько раз я слышал голос Риты, а Блудов то и дело принимался петь про дочь прокурора, но, доходя до конца первого куплета, ругался по матери и зачинал сызнова.
– Как считаете, сегодня праздник? – не удивляясь, спросил похожий на Берия внук Берия.
– Спрашивайте меня не все сразу, – взмолился я, – я не в состоянии корректно отвечать товарищу полковнику! Ведь вы полковник? – обратился я к лысовику.
– Некоторым образом, – ответил он и заботливо заглянул мне в глаза. То, что он увидел, заставило его отшатнуться. Он подскочил к телефонному аппарату огромного размера, снабженному многочисленными кнопками, нажал одну, сдернул трубку и закричал, прикрывая рот ладонью: – Кукрыниксов? Ты? Так точно, еб твою мать! Ты кого мне приволок?! Да он же ебанутый! А?! Я говорю, он сумасшедший! Ты глаза его видел?!
«Ну, вот, – с облегчением подумал я, – наконец-то нашелся один, кто понял, что со мной такое. Как, однако же, неприятно звучит его диагноз. Выходит дело, что я действительно того, скосорылился. Кабы не эти голоса, то все было бы совершенно хорошо. Надо проситься на излечение, а там уж посмотрим».
– Мне бы к доктору, – попросил я, – а то чего вам с овощем возиться? А вы знаете, что дочка актрисы Зызиной живет с негром, причем он пользует ее исключительно в анальный проход? Нет? Странно. Вы же следователь! А знаете, что Любку Титомирову никто не снимает потому, что в Интернете выложено, как она делает кому-то минет? Тоже нет? А я знаю и прошу все это занести в протокол, а также и тот факт, что моя фамилия (Алла торжествующе завопила, и голова моя чуть не лопнула), фамилия моя Троцкий, а звать Лейба Бронштейнович, и все мы придем к победе коммунистического труда, а вас я собственноручно расстреляю потому, как вы сатрап и враг народа.
– Пиздец, – устало сказал предполагаемый внук Берия, – в психиатрическую. На экспертизу. Там своих встретите.
– Премного благодарен, – поблагодарил я и стрельнул у него сигарету.
Побег из кукушкиного гнезда
Действующие лица и их характеристики
Ленин – вождь, он же зэк Макрушкин (ст. 111 – «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью»). Лысый перец с бородкой, обидчив, любит всем давать советы, для чего закладывает большие пальцы в подмышки и перекатывается с пятки на носок. Любит выступать по любому поводу, для чего взбирается на стул или стол, принимая их за броневик. Картавит.
Надежда Крупская – жена Ленина, она же зэк Какахов. Гомосексуалист. Бывший телеведущий.
Инесса Арманд – любовница Ленина, она же зэк Краснопольский. Гомосексуалист. Бывший журналист.
Свердлов – председатель ВЦИК, он же зэк Ашкенази (ст. 151 – «Вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий»). Интеллигентного вида еврей в очках, любит при разговоре держать собеседника за пуговицу.
Троцкий – зэк Юрьев (ст. 199 – «неуплата налогов», ст. 119 – «угроза убийством»).
Сталин – зэк Бурджанадзе, вор в законе, статей столько, что и перечислить нельзя. Неприятный тип, норовит всеми командовать, люто ненавидит зэка Юрьева, считающего себя Троцким.
Дзержинский – председатель ВЧК, он же зэк Сморчевский (ст. 105, ч. 2, п.п. а, б, в, г, д, и т. д. – убийства всех форм и размеров), худощавый, мрачный, халат никогда не запахивает, склонен к эксгибиционизму.
Урицкий – помощник Дзержинского, он же зэк Карпенко, статьи те же, что и у Сморчевского, перед которым Карпенко всячески шестерит.
Колонтай – феминистка, комиссарша, мессалина, она же зэк Домонтович: мужчина, считающий себя женщиной, но без гомосексуальных наклонностей. Статьи разнообразные, связанные с нарушениями половых свобод и неприкосновенности личности. Говорит «я сказала, я пошутила» и т. д., но при этом придерживается общих правил для мужского отделения и даже казенное носит с подчеркнутой элегантностью. Говорит, что все это потому, что на воле очень любил женщин и теперь ему страшно их не хватает. В целом безобиден, нормален, косит, чтобы не очутиться на реальной зоне, где его судьба была бы незавидной.
Горький – писатель, он же зэк Горький (ст. 265 – «оставление места дорожно- транспортного происшествия») – постоянно что-то пишет, разговаривает сам с собой, любит стоять вниз головой, прислонясь к стене в коридоре, за что его часто поругивают-побивают санитары.
Блок – поэт, он же зэк Ферапонтов (ст. 130 – «оскорбление») – меланхолик, бледен, в минуты особенного душевного волнения ищет какую-то незнакомку и требует подать ему белый венчик из роз. Буен, часто парится в смирительной рубашке по просьбе других осужденных, у которых это называется «заблокировать Блока».
Бабурин – мэр, он же зэк Кац (ст. 201 – «злоупотребления полномочиями») –
