Взятка. Роман о квадратных метрах

западло это, через парашу уходить, потому что в нее гомосеки срали.

Ленин (ехидно): Послушать вас, товарищ Дзержинский, так и воду пить западло, так как туда рыба ссала. Что же вы предлагаете?

Троцкий: У меня есть предложение. Что, если нам…

Начинает говорить очень тихо, только Сталин, затаив дыхание, вслушивается в каждое слово. На лице его блуждает коварная ухмылка.

Дзержинский (выслушав Троцкого): Всем не уйти. А всем и не надо. Заявляю, как председатель ЧК и авторитетный вор, что я с пидорами, стукачами и с ломом подпоясанными на заборе не распишусь, век свободы не видать. Я только своего кореша товарища Урицкого предлагаю взять и шабаш.

Ленин: Жаль, жаль. Есть, конечно, в словах твоих правда, Феликс. Хотя я бы Инессу взял с собой. Наденька пусть остается, а вот Инесса…

Дзержинский: Владимир Ильич, да найдете вы себе на воле голубятню.

Ленин: Кто еще разделяет мнение товарища Дзержинского? Все «за»? Принято единогласно.

Сталин (с верхней шконки): Нэт, не едынагласна.

Ленин: Ой!

Дзержинский: Бля!

Свердлов: Ах!

Троцкий: Так я и знал.

Сталин: Я вас всэх прэдупрэждаю, что бэз таварища Сталина отсюда нэ адна сявка нэ рыпнэтся. У нас в Грузые гаварят: «Если в доме нэт сабаки, нада заставить лаять кошку».

Троцкий: Вы вот это к чему сейчас сказали, товарищ Сталин?

Сталин: А что? Пагаворка. Красыво!

Троцкий (нетерпеливо). Ну, а если и кошки нет дома?

Сталин: Мэээ.

Троцкий: Прекрасно! Я всегда подозревал, что товарищ Коба – большой любитель рогатого скота.

Сталин: Паслюшай, ты, сволач! Я ж тэбэ…

Ленин: Тихо, товарищи, не ровен час шмон! Итак, решено. Товарищ Сталин идет с нами в побег. Не возражайте, товарищ Троцкий. Предлагаю не откладывать, так как промедление смерти подобно. Товарищ Дзержинский, будите товарища Урицкого, товарищ Свердлов, и вы, товарищ Сталин, разматывайте поэта Блока из смирительной рубашки. Вы, товарищ Троцкий, открывайте нычку, доставайте сажалы, финяки и приглядывайте за коридором.

Сталин: А вы шьто намэрэны дэлать, Владимир Ильич?

Ленин (скромно потупившись и развязывая тесемки на брюках): А я прилягу с Инессой. В последний раз. Я дал ей очень сильное снотворное, она и не проснется, пожалуй. У нас есть еще время, мы уйдем на рассвете, когда всех вертухаев обуяет сон.

Спустя три часа. Коридор. На санитарном посту, в железной будке, кемарит санитар, на поясе его ключи, с головы скатилась шапка-ушанка. Замок в будке фуфловый, Сталин открывает его желтым ногтем большого пальца правой руки. В будку врывается Урицкий, хватает свободную табуретку и со всей дури бьет ею санитара по голове. Санитар оседает на пол.

Ленин: Быстрей, товарищ Троцкий, переодевайте товарища в смирительную рубаху, а сами надевайте его вицмундир, станете конвоировать нашу процессию к выходу.

Троцкий: Да, да (стаскивает с санитара брюки, снимает ключи, переодевается в одежду санитара, нащупывает в кармане гимнастерки кошелек).

По коридору движется процессия в следующем составе: впереди Троцкий с ключами, затем Ленин, Сталин, Урицкий и Дзержинский, несущие мертвого санитара, замотанного в смирительную рубашку. Спускаются по лестнице на первый этаж, проходят мимо вахты. На вахте никого нет: поддатые санитары сопят рядом, в каптерке, на мешках с бельем. Троцкий открывает ключами первую дверь, быстро озирается по сторонам, делает процессии знак следовать за собой, и все выходят во двор. Ночь. Звезды. Луны нету. Первый Пулеметчик дрочит на Марс, второй на Венеру, овчарки по-собачьи занимаются собачьим сексом: Ленин все предусмотрел заранее. В тени монастырской стены они пробираются к КПП, за которым догожданная свобода. КПП охраняют двое ментов.

1-й мент: Э, вы куда, нах?

Сталин: Гэнацвале, шьто, не выдыш? Таварищ Блок сканчалса. Праважаим в паслэдний путь.

2-й мент: Не положено. Заворачивай оглобли, психи долбаные! (Подходит поближе.) Э! Да это ж не Блок, нах! Это Ерошенко, санитар «Кремля», нах! Вы чего, суки, наделали, нах?! Вы ж его убили, нах! Тревога! Тревога!

Дзержинский: А ну, братва, мочи красноперых!

Все зэки, за исключением Троцкого, орудуют ножами, расправляются с ментами. Троцкий, в общей сваре незаметный, пробирается к двери, достает ключи, открывает дверь, выскакивает наружу и закрывает дверь снаружи на ключ.

Сталин: Троцкий, сволач! Куда? А мы как жэ?!

Ленин: Товарищ Троцкий, немедленно вернитесь! Вы ведете себя, как политическая проститутка!

Дзержинский: Ты что ж это делаешь, пидор?! Ты чего меня кидаешь? Дзержинского еще никто не кидал! Я тебя урою, гниду!

Свердлов: Троцкий, вы нарушили клятву, которую дали нашему общему делу!

Троцкий (превратившийся в Юрьева): Бывайте, психи, большевички. Вам в дурдоме самое место. Эй, Сталин, слышь чего скажу? Засунь себе свой ледоруб по самые гланды!

Сталин (заложив правую руку за полу больничной пижамы и гордо выпрямившись): Тэбэ Каминтэрн дастанет, гдэ б ты нэ был, гдэ б ты нэ спрятался. Клянус Хуанчкарой!

Пока на сцену опускается занавес, еще можно увидеть, как Юрьев спокойно ловит тачку и уезжает, а в Ленина стреляет из маленького браунинга неизвестно откуда взявшаяся левая эсерка Фанни Каплан.

Напоследок

1

Я оказался на нелегальном положении: беглый, без документов, с двумя тысячами рублей в кармане. С момента моего ареста прошло чуть больше года. Вроде бы так немного, вроде бы всего ничего, но как же сильно все изменилось в моей жизни!

У меня больше не было бизнеса: почти весь его прибрала к рукам Бабурина, а остатки, которые ее мало волновали, сгреб в пригорошню генерал с секретной фамилией. Если вы занимаетесь бизнесом и нанимаете на работу бывших ментов и гэбистов, то знайте, что не все из них собираются служить вам верой и правдой. Есть среди них люди хитрожопые и себе на уме, а учитывая их спецподготовочку, такой вот «бывший» в состоянии довести вас примерно до моего состояния. Я преднамеренно опускаю всякие подробности, связанные с генералом, больно ему, гаду, много чести.

Мой счет в российском банке был арестован, кредитки заблокированы, да я уже и не помнил, где все это. Психбольницу от нормальной жизни отделяла монастырская стена. Это много? Это мало? Это много. Этого достаточно для того, чтобы многое забыть, чтобы почувствовать себя на воле чужаком и даже захотеть вернуться обратно в палату на третьем этаже.

Моя больная мать, моя жена и дети остались в Бельгии, и я больше всего на свете хотел бы приехать к ним. Вот уже год, как я не получал от них никаких известий, и сейчас, обретя условную, зависимую от ментовской прыти свободу, я побоялся кому-либо звонить, справедливо полагая, что это позволит сыскарям легко взять мой след, хотя мне очень хотелось узнать, что с мамой, услышать детей и позвонить Жене. Почему-то я был уверен, что она поможет мне. Стоял апрель, первые его дни, и по ночам сильно