Если бы он увидел, можно себе представить, что тогда началось бы.
– А ведь его не обманешь, – вслух сказала Наташа. – Впрочем – это еще вопрос.
Она подошла к зеркалу, шутливо погрозила пальцем:
– Девушки, если ваш муж хитрый старый еврей, то у него обязательно будут большие рога. Да?
Еще немного покривлялась перед зеркалом, удивляясь сама себе, той легкости, с которой она отдалась Сергею. Вспомнила про испачканную кофточку, подумала, что совсем не случайно ей так повезло, и совершенно успокоилась. Потом, очень скоро, вернулся Мемзер, чем-то слегка раздосадованный, а она смотрела на него и не узнавала. Она словно никогда до этого не слышала его голоса, не понимала, о чем он рассказывает, ей вдруг захотелось просто встать и уйти, и она с трудом сдержалась.
– С тобою все в порядке? – неожиданно спросил Мемзер, прервав свой рассказ о сегодняшних своих не очень приятных встречах с какими-то банкирами. – Ты выглядишь как-то... странно.
– Что же во мне странного?
– Чему ты постоянно улыбаешься? Разве я говорю что-то веселое? Мы начинаем обвальное падение нефти. Меня здесь могут разорвать на части, а тебе смешно?
– Милый, я все равно ничего в этом не понимаю.
– С каких это пор тебя не интересуют мои дела? Хотя извини, я действительно сильно понервничал сегодня, вся вторая половина дня насмарку. Сергей не заходил?
– С какой стати? – Она поднялась и поспешила отвернуться, чтобы он ненароком не разглядел чего- нибудь такого у нее в лице. – Я пойду к себе, у меня что-то голова закружилась.
– Я сейчас поговорю с Вашингтоном и присоединюсь к тебе, дорогая. Глядишь, и голова пройдет.
Наташа ничего не ответила, стиснула зубы и скрылась за дверью.
Вечером следующего дня Мемзер прислал своего водителя, и тот отвез ее на очередной представительский ужин. Было несколько человек, среди них Арик и какой-то министр, очень быстро захмелевший и ведущий себя так, будто бы он оказывал всем окружающим величайшее снисхождение. Она была бы счастлива увидеть свою сестру, но Арик сказал, что Марина чем-то занята. У нее что-то вроде творческого кризиса, сказал он с иронией, и Наташа поняла, что отношения ее сестры с мужем стали совсем негодными. Подумав о сестре, о ее несчастливой женской доле, Наташа внезапно испытала удовлетворение и радость, что вот она-то, именно она и не оказалась в таком же положении: во-первых, ее обожает муж, чья старость напрямую зависит от ее свежести, во-вторых, у нее теперь любовник, а это счастье. Настоящее счастье, о котором не надо сожалеть, наоборот, пользоваться изо всех сил, пока оно настолько реально, что только руку протяни. И думая так, она посматривала вправо, туда, где сидел, говорил, смеялся совершенно лишний, совершенно чужой господин. Все, кроме этого господина, было хорошо, приятно: и министр, оказавшийся изрядным юмористом и хохмачом, и чья-то супруга – оперная, кажется, певица, замечательная и тонкая, совсем без зазнайства, великолепно воспитанная. Все оживленно болтали, и Наташе казалось, что и сама она много говорит, а на самом деле она все больше молчала, но молчала так звучно, так отзывчиво, с такой живой улыбкой на полуоткрытых блестящих губах, с таким светом в глазах, подведенных нежной темнотой, что действительно казалась необыкновенно разговорчивой. И Мемзер, поглядывая на жену, наслаждался ею, слушая счастливую речь ее глаз, лепет ее поблескивавших рук, и сознание, что она все-таки счастлива с ним, как-то заставляло его забыть холодность и равнодушность ее прошлого ночного соизволения.
Глава 13
Миша кое-как дополз до машины, сумел втиснуться в салон, завести двигатель, после чего на некоторое время потерял сознание. Очнувшись, он застонал. Ужасно рвало поясницу, и ему стоило серьезных усилий обрести нормальное положение за рулем. Боль немного стихла, в аптечке он нашел анальгин, разжевал сразу несколько горьких таблеток. Из всех мыслей жизнеспособной оказалась лишь одна: «Домой». Как угодно, но нужно попасть домой. Там он отлежится. В травмпункт нельзя, оттуда сразу позвонят в милицию, а с этой организацией Миша не желал иметь ничего общего. Его никто никогда не бил, если не считать потасовки во время тихого часа в детском саду, который Миша помнил смутно, да пинка Сашеньки Лупарева. При воспоминании о Лупареве Миша нехорошо ухмыльнулся и вместе с тем обрел необходимые резервы. Он доберется до него, вот только надо как следует подготовиться. Теперь вообще надо готовиться, второго такого провала он не переживет, умрет попросту. Этот Бомбадил оказался, в сущности, великодушным. Сам Миша, окажись он на его месте, живым Бомбадила не отпустил бы. Больно... Как больно! Ни единого живого места, а что там внутри? Вдруг он отшиб почки? Печень? Миша вслушивался в собственный организм, пытаясь определить, что в нем теперь работает, а что уже нет.
Включил передачу, машина медленно поползла к выезду из гаражей. Оказавшись на дороге, он поневоле оставил постоянную самодиагностику: надо было следить за движением, чтобы не усугубить аварией свое и без того незавидное положение. До земли обетованной – района с зарешеченными магазинами – он добрался без происшествий, если не считать какую-то, очевидно, бешеную кошку- альбиноса, как есть с красными глазами и всю белую, которая совершенно неожиданно запрыгнула к нему на капот, пока автомобиль стоял на светофоре. Запрыгнула, покружила немного и смылась, а куда – неизвестно. Откуда она вообще взялась?
Найдя неподалеку от подъезда свободное место, он кое-как поставил автомобиль, чтобы тот не перегораживал проезда, и затем очень долго вылезал, подтягиваясь на руках, волоча почти бесполезные из-за сорванной поясницы ноги, все же вылез и долгое время стоял, пошатываясь, оперевшись об автомобиль. Кто-то из проходящих мимо сострил, куда это ты такой, дескать, собрался ехать. Налакался, как дырявая калоша, а теперь на подвиги потянуло? Миша абсолютно трезвым голосом послал острослова по надлежащему адресу, тот удивился, отошел, пробурчав в ответ что-то схожее с Мишиным пожеланием. Миша уже забыл про него, когда неудачный шутник вернулся, и не один, а с костылем, сильно поношенным, со сбитой резиновой опорой, но еще совершенно годным.
– На вот. Не лайся. Кто ж знал, что ты по здоровью? Э-э-э, да тебя как отделали-то! Помочь, или сам дойдешь?
Ожесточенное Мишино сердце немного смягчилось, он поблагодарил с неба свалившегося остроумца и полюбопытствовал, куда нужно будет воротить костыль.
– А вон, за угол. Туда, где баки мусорные стоят. Я его оттуда принес, – добродушно молвил верный себе острослов и канул, теперь уже окончательно, в темноту. Миша, конечно, не знал и знать не мог, что этот подавальщик костылей был в лицо очень знаком некоему молодому человеку, племяннику одного весьма значительного господина, проживающего в собственном доме вблизи Арбата.
В подъезде, то ли от тепла, то ли еще от чего, Мише стало плохо. Закружилась голова, затошнило. Получилось это как раз в тот момент, когда он ждал лифт. Лифт медленно ехал вниз, Миша начал постепенно терять сознание и окончательно потерял его в тот момент, когда кабина распахнулась и Миша с костылем за компанию повалился на выходящую из кабины девушку восточной внешности, проживающую в этом подъезде с тех же почти времен, что и сам Миша, то есть почти что ничего, но, видать, пуганую, потому как не испугалась, не отскочила, позволив Мише свободно падать вперед лицом, на котором и так не было живого места, а наоборот, придержала, оказавшись физически довольно крепкой. Прислонила к стене, убедившись, что жив, но в отключке, затащила в лифт, а после и к себе в квартиру. Здесь, невзирая на недоумение домашних, положила Мишу на пол, сделала ему искусственное дыхание, растерла виски водкой, дала понюхать нашатыря, отчего Миша немедленно пришел в себя и принялся яростно вертеть головой, лишь бы не ощущать этот убийственный нашатырный флюид.
– Да не крутись ты! – прикрикнула девушка. – Только что помирал, а теперь крутится! Лежи спокойно!
– Мама это кто? Папа? – Миша увидел крошечного парнишку и подумал, что он, Плешаков Михаил Евгеньевич, должно быть, помер и попал в рай, потому что вот же он, настоящий ангел, только маленький совсем, стоит рядом. Весь светленький, волосики – чистое золото, глазки голубенькие, по-взрослому грустные, какие, наверное, и должны быть у ангелов.
– Это, сынок, один дядя. Сосед наш, – пояснила девушка с восточной внешностью. – Он попал в беду, а я его спасла.
– Все время ты, Эля, спасаешь не пойми кого, – посетовала старая тетка, вовсе не похожая на ангела, зато прилично смахивающая на ведьму: в цветастом халате, глухом платке и с полным ртом золотых зубов. – Зачем привела этого, – тетка с нескрываемым презрением посмотрела на распростертого Мишу, –
