Герман, если бы не ее глаза. Глаза были холодными глазами змеи, которая глядела на свою жертву по- своему, по-змеиному гипнотизируя ее. Помимо лица барышни-змеи на щите красовалась надпись, которая свидетельствовала о том, что барышня кого-то любит и в этом, дескать, признается. Так прямо и было написано: «Я тебя люблю». Такси как раз застыло у светофора, и Герман озадаченно смотрел на щит, силясь понять, кто же это, собственно, такая и отчего ее признание в любви было необходимо делать столь публичным. Меж тем машина тронулась, и, проехав по Гоголевскому, они оказались на площади перед Храмом Христа. С все более возрастающим изумлением Герман обнаружил еще один точно такой же рекламный щит, клон первого, увиденного полминуты назад.
Чрезвычайно заинтригованный и подогреваемый парами виски, он сделал добрый глоток, крякнул и, достав из кармана телефон, принялся копаться в записной книжке. Нашел телефон Андрея Второго и, не задумываясь особенно о том, что тот уже может спать, нажал кнопку вызова. Соединялась линия долго, не так, как обычно соединяется в Москве, из чего Герман машинально сделал вывод, что Андрей где-то за границей и телефон его «в роуминге».
– Алле, гараж! – отозвалась трубка голосом несомненно пьяного и веселого Андрея.
– Андрюха, это Герман из «Ромашки»! Не отвлекаю?
– А! Брателло! Здорово! Как оно?! Не отвлекаешь, я тут отжигаю на одном неприлично дорогом североамериканском курорте. – Словно в подтверждение слов Андрея Второго в трубке послышался похотливый женский смех и громкая музыка. – Стриптиз оцениваю в местном баре.
– Не рановато?
– Так это же Вегас. Здесь рыбалка круглосуточно, ха-ха-ха! – Андрей закашлялся. – Сигары эти, мать их, осип из-за них совсем. Из-за них и холодного виски! Как сам-то, чувак?
– Катаюсь в такси по ночной Москве с бутылкой «Chivas».
– Круто! Жаль, тебя здесь нет рядом, но мы эту ошибку исправим, обещаю! – мычал в трубку Андрей Второй.
– Да ладно! Спасибо, конечно, но я к тебе с маленьким вопросом. Можно?
– Валяй! Чем могу, как говорится!
– Слушай, Андрей, ты у нас все знаешь, так ответь мне вот на какой вопрос: кто это уставил всю Москву портретами телки с надписью «Я тебя люблю»? Кто это у нас такой романтик?
– А… Вон тебя что интересует… – Голос Андрея стал совершенно трезвым и по-деловому серьезным. – Да это всем известный «романтик». Такой «романтик за государственный счет». – Андрей замолчал, словно не желая рассказывать дальше.
– Не понял? Можешь поподробнее? – Герман изнывал от любопытства. – Интересно же!
– Да это чиновник один из Министерства финансов, – с чувствующейся неохотой продолжил Андрей, – ну а она актриска какая-то. Такая вот неземная любовь, понимаешь, у людей образовалась. Вот он и заказал агентству, которое эти щиты размещает, фотографию своей девахи и утешительную для его самолюбия надпись.
– Чиновник? То есть государственный служащий? Ни фига себе… Так ведь это ж безумно дорого?!
– Старина, – к Андрею Второму вернулся его прежний разбитной голос, – когда любишь, то не считаешь, тем более если вся тема за счет налогоплательщиков. Вот так. Учись! Это ты там в своей «Ромашке» копейки мусолишь. Вот как надо! Телка понравилась – на щит ее! А бабок море – целый госбюджет!
Андрей расхохотался, довольный своим каламбуром, Герман присоединился к нему. Некоторое время на линии Москва – Лас-Вегас можно было слышать громогласное ржание двух мужчин в подпитии.
– Спасибо за информацию, Андрей! Ты когда обратно в Москву?
– Через пару дней прилечу, сразу встретимся! Пока, Гер!
– Пока, Андрей!
Бутылка подходила к концу, и мыслями Германа полностью управлял скрипучий жук. Герману захотелось поделиться своими мыслями с таксистом, и он обратился к нему с вопросом:
– Щиты с бабой видели только что?
– Видел. И разговор ваш слышал. Вот сука!
Герману стало интересно. Он понял, что разговор сейчас станет носить «классовый» характер. Немного свысока и с тщательно замаскированным презрением перед этим «пролетарием», как он назвал про себя старика-таксиста, Гера продолжил:
– Кого вы назвали сукой?
– Да падлу эту, чтоб ему пусто было! Напиздил народных денег и блядь свою по всему городу развесил! Цельный день езжу, так везде на нее и натыкаюсь! Совсем уже обурели в правительстве этом! Ничего не боятся, что хотят, то и творят!
Таксист с остервенением вытянул из мятой пачки «Явы» сигарету, несколько раз чиркнул зажигалкой, затянулся и шумно выдохнул струю дыма прямо в лобовое стекло, что всегда означает у таксистов крайнюю степень ярости.
– Ну почему же? Если в состоянии себе такое позволить, в состоянии вот так очаровать свою подружку, значит, успешный человек, умный. Зачем вы его сразу обзывать-то принялись по-всякому?!
– Да потому, что за такие портретные галереи, которые чиновники вороватые устраивают по всему городу, их расстреливать надо! Тут большого ума-то не надо: напиздить, возле кормушки сидючи. Где это еще возможно?! В Европе возможно?! Нет! В Америке?! Нет! Даже в сраном Ираке – и то такого срама не может быть! А у нас гляди, пожалуйста! Ведь позор это! Для всего города, для всей страны позор! И пример для вас, молодых, страшный!
Германа забавлял этот спор с бесхитростным и убежденным в своей искренности таксистом. Виски раззадорило его, и он с удовольствием играл в провокацию:
