новую жизнь выпишут. Что делать-то мне, Влад?! Что вообще происходит?!
– Ну, на этот вопрос, я думаю, ты и сам знаешь ответ. Ты работаешь в таком месте, где у многих вращаются колоссальные деньги. И ты волен решать, что с этими деньгами делать, их судьбу. Кому-то отказал? А этот «кто-то» бывший бандос, только недавно малиновый пиджак и кепку жиганскую сменивший на приличный костюм. Костюм он поменял, а повадки-то остались прежними, так ведь? Вот и подумай: кому ты мог так сильно насолить, чтобы тебя решили если и не убрать, рассчитывая на быстроту твоей реакции, то уж, по крайней мере, сильно запугать?
…Они сидели в ресторане «Сыр» спустя несколько часов после взрыва. Пожарные потушили останки автомобилей. Котэ и Малхас оплакали свою «черную мечту», сгоревшую дотла в течение нескольких минут. Им было вдвойне горько еще и оттого, что в целях экономии они свои «Мерседесы» не страховали, надеясь, как и многие в таких случаях, «на авось».
Милиция и ФСБ провели все необходимые в таких случаях процедуры и также разъехались. Последними приехали автокран и два «КамАЗа», на которые и были погружены останки трех автомобилей. И остались на асфальте лишь уродливые черные пятна да вздутая от взрыва крыша «девятки», о которой в суматохе все забыли, и она еще несколько дней пролежала на газоне…
– Влад, я ума не приложу, кто это может быть. И это оттого, что таких вот затаивших злобу по числу ровно столько, сколько есть в Москве торговых компаний, которым я в свое время перекрыл кислород, с кем не договорился так, как мы договорились с тобой. А это сотни, если не тысячи возможных вариантов. И думать на кого-то конкретно… Нет. Я никого не подозреваю. И в то же самое время я подозреваю всех.
Влад посмотрел на Германа взглядом, в котором читалось искреннее сочувствие. Помешал ложечкой остывший чай.
– Тебе придется уйти, – тихо вымолвил он.
– Что! Ты что, с ума сошел! – В голосе Геры кричала Паника. – Ты соображаешь, что говоришь?! Уйти с места, где все налажено, где все работает как часы! Уйти тогда, когда эта сука наконец-то залетела, что обеспечивает мне как минимум год-полтора для создания благоприятной обстановки в моем, да и в твоем бизнесе! Ну уж нет… Ни за что!
– Тогда закажи себе место на кладбище. Оно может вскоре понадобиться. Пойми, что я сейчас говорю не как поставщик. Как поставщику – мне гораздо выгоднее, чтобы ты оставался на своем месте, и причем как можно дольше. Это и впрямь четко отлаженный канал. Я говорю сейчас как твой если и не близкий друг, то, во всяком случае, как человек, который испытывает к тебе обыкновенную человеческую симпатию. Просьба не толковать мои слова превратно, ха-ха-ха.
Гера смутился. Немного помолчав, он сказал:
– Влад, у меня есть цель. Я до смерти хочу навсегда уехать из страны.
– Опять ты отрываешься от народа. Куда тебя вновь понесло? Почему ты просто не хочешь жить, как все нормальные люди: тихо, мирно. Растить детей, выгуливать любимую собаку утром и вечером…
– Влад, мне все это тоже очень, очень близко. Но не здесь. Здесь у меня не получилось, понимаешь? Вообще ничего не получилось. Я живу один. Моих детей нянчит мужик, которого они зовут папой, а меня не желают видеть в упор. Я утонул в собственной подлости и лжи, и у меня впечатление, что все, совершенно все вокруг знают, что я негодяй. Да я и сам это знаю…
Я хочу уехать туда, где меня никто не знает, где я смогу если и не стать в полной мере членом общества, то, во всяком случае, я смогу предоставить такой шанс своим детям. Да! Я, как и всякий нормальный человек, вновь хочу обзавестись семьей, создав ее с интересной для меня личностью, которая бы могла любить меня просто так. Такого, какой я есть и ради которой я смог бы измениться, изжить в себе что-то… Но я твердо уверен в том, что у меня ничего не получится здесь: в этом городе, в котором меня так хорошо знают, в городе, где против меня направлено столько ядовитых жал! Поэтому ради осуществления своей мечты я готов на все, вплоть до того, что готов даже пережить еще один сегодняшний взрыв. Никуда я не уйду. Сам точно никуда не уйду!
Влад как-то аккуратно развел руками над столом. Именно не широко, а сдержанно выполнил этот жест, мол, делай, как знаешь.
– Твоя воля, Гера. Только я тебе и так бы посоветовал уйти со сцены, даже не случись никакого взрыва. Потому что уж очень много о тебе стали болтать. Со всех сторон только и слышишь: «Этот Кленовский совсем оборзел! И как это его до сих пор не уволят?! Куда только его начальство смотрит?!» И это уже даже я слышу часто, а я, как известно, особенно ни с кем не общаюсь. Зарвался ты, Гера. И перспектив у тебя, на мой взгляд, на этом месте работы не осталось почти никаких… Ладно, поступай, как знаешь.
С этими словами Влад протянул Герману очередной конверт, быстро рассчитался с официантом и, пожав Гере руку, удалился, сославшись на личные дела. Гера посидел еще некоторое время, не в силах встать из- за стола. Не хотелось ничего. Абсолютно ничего не хотелось. Он с удивлением поймал себя на мысли, что ничего не хочется из сиюминутного, кроме непереносимого желания залезть под одеяло и ничего не видеть.
Давно, в детстве, он вот так же залезал под одеяло, оставляя для себя маленькую щель, чтобы дышать. Он понимал, что вся эта детская ностальгия сейчас – это синдром страуса, прячущего голову в песок и перестающего видеть опасность. Он понимал, что все это иллюзия, блеф и одеяло не спасет, но желание не уходило. Последние несколько лет роль одеяла играли белый порошок для ноздрей и выпивка, но воздуха под таким одеялом почти совсем не осталось, и нужно было искать себе другое: мягкое и теплое.
Неужели кто-то и впрямь решил с ним расправиться? Неужели все настолько серьезно? Ответа «нет» быть не могло: несколько часов назад его могло разорвать гранатой, и это уже не домыслы, а чей-то реальный злой умысел, направленный против него. Однако после некоторых раздумий он все же нашел для своего страха сливное отверстие. Гера рассудил так: если бы кто-то хотел лишить его жизни, то куда проще было бы кинуть ему эту гранату под ноги или, что гораздо традиционней в такого рода делах, покончить с ним парой выстрелов в тело и голову. Нет, определенно тот, по чьему заказу к ручке «девятки» привязали гранату, сознательно оставил ему возможность выжить, и шансов у него было 50/50. Наверняка по замыслу злоумышленника, в случае если бы Гера выжил, то он был бы должен сделать для себя выводы касательно его отношения к просьбам кого-то, кто все это организовал, и кого-то, о ком Гера должен был догадаться. Значит, злодей предполагал, что подобной пиротехнической демонстрацией он сможет добиться своего и направит поведение Геры в нужное для себя русло.
А что, если нет? Что, если это лишь генеральная репетиция перед премьерой? Как понять, кто это? В любом случае – это полный отморозок, а таких, к счастью, после начала девяностых осталось немного.
