– Да нет. Почему заблудился? Просто так намного короче ехать, попадем в дачный поселок с другой стороны, как бы с тыла, а то там, когда я за вами выезжал, на главной дороге авария случилась очень серьезная. Представляете! Трактор гусеничный, тяжелый, и чего он там забыл? Так вот этот трактор в ворота поселка не вписался и снес их подчистую, ковшом задел, – на ходу придумывал Вова, зорким глазом наметив место последней стоянки. – Ну и тут, конечно, кавардак, никто ни проехать не может, ни выехать! Стали в объезд как-то пробовать, да половина, кто на легковых-то, позастревали на фиг. А на этой трахоме, – он презрительно стукнул ладонью по сиденью переднего пассажира, выбив из обивки облако пыли, – сразу сядем. Лучше уж так, через очистные. Да тут крюк-то ерундовый, километров пять, не больше. Вы не волнуйтесь, скоро уже.
Вова несколько раз сильно ударил по педали газа и попеременно резко отпустил сцепление. Машину начало дергать, и она заглохла. Кира шумно выдохнула, ей было уже совсем не до шуток.
– Господи! Да что там такое?!
– Да вот… Понимаешь. Это ж не «Ауди». Насос полетел топливный, еб его мать, – выругался Вова. – Все хотел поменять, да с работой этой, сами знаете, и времени-то нет свободного, и надо же так, чтобы в области! Что теперь делать, ума не приложу просто!
Кира взбеленилась:
– Ты идиот! За что тебя только Гера держит! Я бы тебя под зад коленом давно! Так. Все. Мне это надоело. Я звоню Гере, пусть едет сюда!
– Ну, пожалуйста, – заныл Володя, – ну, Кира Борисовна. Не звоните вы ему! Ведь любит он вас, а меня из-за вас уволит. А я и ни при чем тут вовсе. Машина-то у меня плохенькая, ненадежная. Давайте мы с вами пешком. Тут осталось-то самое большее километр, даже меньше, а?! Ну, прошу вас, пожалейте.
Услышав это «любит вас», Кира пришла в себя, и в ней, как и в каждой женщине, победило природное доброе начало. Она чертыхнулась, распахнула дверцу «девяносто девятой» и ступила на бетонку. Вова извлек из-под пассажирского переднего сиденья маленький пистолет с навинченным на него глушителем и молниеносно спрятал его под куртку. Тоже вышел из машины.
– Куда идти? Показывай. – Кира сказала это требовательно и даже притопнула ногой, мол, сколько можно! – Воняет здесь хуже, чем в аду.
– Куда идти, говорите? – Вова вытащил пистолет и щелкнул флажком предохранителя. – Да не надо уже никуда ходить. Пришли мы.
С коротким звуком лопнувшего надувного шарика прозвучал выстрел. Затем еще один…
Он спихнул тело в черную топь, и оно тут же исчезло, не оставив на поверхности ни пузырька. Старательно собрал маленькие гильзы: две нашлись сразу, а в поисках третьей он долго ползал на коленях, пока, наконец, не нашел ее, отлетевшую под машину. Вместе с пистолетом выбросил гильзы туда же, в отстойник. Аккуратно развернулся и не торопясь поехал в сторону Москвы. На душе у Володи было пусто- пусто.
Jedem das Seine
У Алика Бухиева жизнь удалась и била ключом. Алик был весел, постоянно пьян и счастлив. Телеканалы зазывали его что-нибудь авторитетно прокомментировать по поводу положения сезонных рабочих в большом городе, лига правозащитников собиралась принять его в свои члены, и многотысячное интернет- человечество разнесло его имя по Сети. Алик стал известным и принялся «зажигать по-взрослому»: ужинал в ресторанах, пил дорогой коньяк и на какой-то ВИП-вечеринке познакомился с бывшей женой одного богопротивного и нудного телеведущего, мнящего себя интеллектуалом, а на самом деле скучнейшего, пресного типа, отягощенного язвой желудка и несколькими внебрачными детьми. Бывшая жена, по имени Катя, была легкомысленной особой из творческой среды и нашла Алика оригинальным и «дико милым». Вместе их часто замечали в различных заведениях Москвы и Петербурга, куда Алик зачастил и бывал по нескольку раз в месяц, проводя встречи с читателями «Гастролера» и толкая на местных питерских телеканалах и радиостанциях речи, бичующие фашизм, национальную нетерпимость и заканчивая свои выступления неизменным «Слава России!». Он настолько уверовал в непогрешимость собственных идей, в чистоту своих помыслов и популярность, что совершенно преобразился. Вместо прежнего худосочного метиса с затравленным взором Алик превратился в этакого плотненького, похожего на сосиску человечка с надменной ухмылкой. На его публичных встречах стали появляться какие-то молчаливые горцы, затянутые в черный шелк рубашек и с перстнями на холеных пальцах. Алик пустил слух, что это не кто иные, как те, с кем он «топтал зону», авторитетные воры в законе и еще какие-то там чеченские криминальные авторитеты. Кате от бывшего мужа достался «Мерседес», и они эффектно уносились в ночь из очередного ресторана, чтобы «взять кое-что на «Юго-Западной», и после этого ехали на квартиру к Кате, где то, что они «взяли», помогало им полностью оторваться от мира и долго купаться в разноцветных реках ЛСД, текущих среди белых песков кокаина, заросших псилобисциновыми веселенькими грибочками. Деньги Бухиев тратил с ненасытностью только что откинувшегося с зоны рецидивиста, которому самый кайф от отсидки до отсидки потрясти хрустами и шикарно оторваться. О завтрашнем дне не думал, жег жизнь и на каждом углу прославлял Геру, называя его «своим гениальным продюсером» и «надеждой России».
Все это, вполне разумеется, не могло пройти мимо кое-чьего внимания. Однажды Гере по электронной почте пришло письмо от анонимного адресата. Гера уже было хотел стереть его, справедливо считая письмо спамом, но все же не вытерпел и открыл сообщение. В письме некто, пожелавший также остаться неизвестным, приводил выдержки из печально знаменитых «рассказов Свина» и спрашивал Геру, как он, столь уважаемая и авторитетная в Интернете персона, мог подпустить к себе столь гадкую личность, а именно Свина-Бухиева? Гера перечитал письмо несколько раз, хотел что-то ответить, но потом решил, что это не более чем мелкая провокация, которая вполне могла быть организована самим Свином с целью проверки к нему отношения Геры. У некоторых негодяев, к которым вдруг, не зная об их негодяйствах, окружающие начинают относиться по-доброму и даже выделяют их из общей массы граждан, возникает мнительность и потребность проверить, а так ли это на самом деле? Ибо негодяй всегда помнит о своих грешках и судит этот мир, пусть и несовершенный, но все же больше добрый, чем злой, с уровня дна своей подлой души. Гера чувствовал чужую подлость и злой умысел с точностью лакмусового индикатора и никогда не ошибался. В людях видел порок, как бы глубоко тот ни сидел, и, само собой, насчет Свина никогда не испытывал никаких иллюзий. Знал, что тот продаст сразу же, при первом выгодном для себя предложении. Да и кто не продажен? Есть лишь мера продажности каждого, а те, для кого ее не существует, иногда становятся святыми, и к ним приходят помолиться и попросить чего-нибудь, в основном для себя. Так или иначе, но Гера стер письмо и забыл бы о нем, если бы неизвестный автор, не получив ответа, не предъявил бы свой самый сильный в этой игре козырь. И конечно, этим козырем была чертова справка из Государственного управления исполнения наказаний Российской Федерации о том, за что на самом деле получил свой срок Бухиев-Свин. И была эта справка должным образом отсканирована с высочайшей четкостью, и видно было, что это не подделка, а подлинный, казенного образца документ, и вот тут Гера напрягся. Он написал ответ:
