пенных бурунах.
- Эта - не мелочь, - сказал доктор, падая назад, но сумев вывернуться и устоять на колене.
- Стоп машины! - приказал Джон. - Оайе, выключи моторы!
Мальчик бросился в рубку. Через минуту яхта резко сбавила ход, но двигатели продолжали работать.
- Я не знаю, как их выключить! - крикнул мальчик, высовываясь из рубки.
Джон махнул рукой, мол, не надо, подкрутил еще леску, потом открепил спиннинг, крепко взялся двумя руками за ручку и стал тянуть, потихоньку отступая. Рыбина вдруг вся напоказ резиново-упруго выпрыгнула из воды. Доктор не зевал - ловко зацепил ее сзади, отрезая путь к отступлению. Серпообразный хвост запутался в сетке. Джон резко потянул и рухнул на палубу. К нему соплисто скользнуло огромное тело рыбы - трепещуще-серебристое, мощное, опасное. Огромный слоистый костяной шип на носу чуть не пропорол Джону живот. Пока Джон соображал, как утихомирить живую торпеду, Генри ударил рыбу железным ободом сачка и случайно попал ей в голову. Рыба перестала биться и вытянулась во всю длину. Это была огромная рыба-меч.
- Я такую первый раз вижу, - сказал доктор, приседая на корточки.
- Я тоже, - лежа на палубе и тяжело дыша, отозвался писатель.
* * *
На веранде бара 'Гавана' собралась обычная компания: директор местной гимназии Альдебер Дюфрен (прозванный гимназистами месье Жалюзи), приехавший сюда с берегов Сены из чувства долга перед аборигенами (когда он брал у них взаймы, неизвестно); Мониту, по прозвищу Малыш - абориген - местный поэт, любимец президента Куллала Манолу; уже известный нам бригадир причальной команды Охам Дженкинс - переселенец из ЮАР; Алисия Ферэрра - женщина свободная во всех отношениях, приехала из Бразилии, никто не знает зачем; поляк Бронислав Фунек, приехал из Польши вполне с определенной целью - разбогатеть, хочет купить здесь подешевке какие-то концессии. Художник Годо, переселенец из Франции (по примеру Гогена, переселившегося на Таити в поисках вдохновения), как всегда отсутствовал.
Говорили здесь (на островах) на причудливом диалекте - смеси французского с английским и с добавлением, как приправа к блюду, некоторых словечек из лексикона аборигенов. Язык которых тоже в свою очередь состоял из смеси французского и древнего туземного наречия.
Всю эту космополитскую компанию обслуживал бармен Жан-Люк - тоже француз, по прозвищу Бессонный. Действительно, никто не видел, чтобы Жан-Люк когда-то спал или даже дремал. Бар работал круглосуточно. И Жан-Люк работал круглосуточно. Когда бы вы ни пришли в 'Гавану' пропустить стаканчик - в полдень, в полночь или под утро - вас встречал Жан-Люк Бессонный, свеженький, бодрый, как будто только что заступил на смену.
Ну, уж это слишком, - скажет даже самый доверчивый пилигрим. - Такого не бывает. Не может человек не спать, работать круглые сутки, даже если это скупенький француз.
Пилигрим окажется прав. Здесь был подвох или, как выражаются нынешние тинэйджеры, 'прикол'. На самом деле бармен, работал не больше, чем все нормальные люди и столько же отдыхал. Потому что Жан-Люка как такового не существовало. А были однояйцовые братья-близнецы Люк и Жан (причем, как шутили некоторые, никто не знал, кому досталось это яйцо). Вот у них-то, взятых в совокупности, и было прозвище Бессонный. Потому что для всех Люк и Жан были как одно лицо. И чтобы не путаться, их просто звали Жан-Люк. Имени Жан отдавался некоторый приоритет, потому что он был старше Люка на одну минуту. Он первым отважился вылезти из теплого сумеречного вместилища в холодный ослепительный мир.
Эта идентичность составляла тайну бара 'Гавана', которая служила приманкой для туристов. Секрет знали только вышеупомянутые завсегдатаи. Тайна всегда сплачивает людей. Так образовался этот своеобразный клуб. К тому же был повод повеселиться, глядя, как приезжий отдыхающий, потягивая заказанный коктейль, с недоумением смотрит на бармена. 'Как же так? - думает отдыхающий, когда бы я ни пришел, этот парень все время как огурчик, стоит за стойкой. Вот бы мне такого клерка...'
А завсегдатаи тайно подхихикивали. Но в это время (время обеда кончилось, а время ужина еще не наступило) посетители отсутствовали, поэтому завсегдатаи слегка скучали, попивали ледяные фирменные коктейли 'какаду' и развлекали друг друга, как могли.
- Мониту, Малыш, - почитай-ка нам свои стихи, - томно потягиваясь, попросила Алисия.
Да, да! - подхватили все. - Давай, отчебучь нам чего-нибудь этакого!..
Мониту - маленького роста, темноволосый, белозубо улыбчивый абориген - не стал ломаться. Пригладил волосы, смочив их остатками коктейля, приосанился и выдал стих про Родину, только недавно написанный. Читал он, разумеется, на местном наречии. Иначе в переводе терялась рифма и пропадало все своеобразие стиха и первобытная его сила страсти.
Стихи Мониту:
Ментаны,
Ментаны,
Айна ванканы.
Куйя! Куйя!
Кукуй я,
Кабы не Куакуйя!
Бона фонтана,
Tovarishch,
Кукай моа
Куйя! Куйя!
Кукуй я,
Кабы не Куакуйя!
Все зааплодировали. Мониту поклонился, взял под мышку свою доску для сёрфинга и пошел к океану, ловить вечернюю волну.
Директор гимназии месье Жалюзи из всех полинезийских слов понял только выражение 'кукай моа', означавшее 'запреты'. Русское 'tovarishch' тоже понятно и еще пара искаженных французких слов. А общий смысл, вероятно, таков: 'Большие фонтаны под запретом, но кое-что уже можно. Кем бы я был, если бы не моя Родина'. 'А он фрондер, - подумал месье Жалюзи, - этот Мониту. Чем-то похож на русского поэта Пушкина - курчавый, смуглый, небольшого роста - и гениальный'.
Алисия Ферэрра с восторгом повторила: - Куйя! куйя! Куакуйя!
- Какого ху... - прохрипел бригадир Охам, проглатывая кусок мяса, вытер рукавом выступившие слезы, и продолжил, - ...дожника пера потеряем, если, что случится с нашим Мониту.
- А почему с Мониту должно что-то случиться? - спросила Алисия, направляя большой сосок правой груди на Охама. Алисия никогда не носила нижнего белья, а верхнее у нее было вызывающе тонким.
- Говорят, появилась акула-людоед... - ответил бригадир, косясь одним глазом на выпирающий сосок Алисии, а другим контролируя свое блюдо. - А наш Мониту большой любитель сёрфинга. Вечернее купание опасно. Они как раз выходят на охоту.
- И большая акула? - спросил месье Жалюзи.
- Просто громадная, - ответил бригадир. - Вот такие челюсти!
