однажды вернулся и отомстил бывшему товарищу.
Джону Кейну в своем первом рассказе удалось сочетать казалось бы сейчас уже не сочетаемое. Утолить читательскую жажду крови и сохранить дух романтики, который в современной литературе давно издох. А у него вот получилось. Чтобы бить наверняка, он начал рассказ с диалога. Это, как ему говорили профессионалы, сразу захватывает внимание читателя. А дальше уж от тебя зависит, сможешь ли ты поддерживать читательский интерес до ударной концовки рассказа, в которой вся соль.
Когда рассказ был написан, вдруг выяснилось, что его надо отпечатать на машинке. До этого Джон не использовал технических средств, писал обычной шариковой ручкой 'Бик' на листах почтовой бумаге с голубой каемкой, которую он покупал в ближайшем отделении почты. Выручила стриптизерша. У нее нашлась подруга, подрабатывающая печатанием на пишущей машинке, и которая брала за лист недорого. Отдав в надежные руки свое дитя, Джон приступил к самому главному.
Прежде чем куда-то послать свой рассказ, он проанализировал конъюнктуру журнального рынка, в каких журналах, что печатают, каким темам отдают предпочтение. По его теме - приключения в духе Джека Лондона - больше всего подойдет журнал 'Нэшнл джиогрэфик', решил Джон. Как раз там он прочитал в редакторских заметках, что журнал ищет новых авторов. Это было то, что надо. Правда, по тут же приведенному рейтингу, читатели 'Нэшнл джиогрэфик' не очень жаловали мистику. А у Джона вся концовка именно мистическая. Но он решил, что все остальное реалистическое перетянет и вполне удовлетворит читателя, а главное, редактора.
Три месяца спустя, после того как он отправил пухлую бандероль по адресу редакции (никаких Е- мэйлов, никаких электронных файлов, тогда не существовало, только старая добрая бумага), ему пришел большой конверт. Где заведующая литературным отделом журнала любезно сообщала 'уважаемому мистеру Кейну' умопомрачительную новость, что его рассказ 'Тайна сэра Моррисона' будет напечатан в декабрьском, 12-м, номере журнала. Гонорар пришлют позднее.
Сумасшедшая радость овладела им! Черт с ним, с этим гонораром, главное, главное-то - его напечатают в настоящем, профессиональном, с научным уклоном журнале. В одном из старейшем, уважаемом журнале, экземпляры которого будут храниться в Библиотеке Конгресса США. Храниться вечно, пока существует человеческая цивилизация, пока Земля не обратится в прах. Только теперь он осознал, что сразу, одним махом обессмертил свое имя. Тем самым приобщился к великим.
И это была правда. Получив журнал (два экземпляра), в самый канун Рождества как подарок, он прочитал на последней странице, в списке авторов за весь год, свою фамилию и имя - Кейн, Джон. Следующим, сразу за ним по алфавиту скромненько так шел - Лондон, Джек.
Вот так, господа!
6
Но потом он совершил ошибку. Впрочем, вполне простительную для новичка, который не может сдержать радость первого успеха. Вдоволь налюбовавшись своим рассказом, напечатанном на глянцевых листах солидного журнала, а также иллюстрациями к своему рассказу (аж целых четыре штуки: блестят рассыпанные самородки золота, оскаленные морды волков выглядывают тут и там), Кейн стал носить его с собой и всем показывать как бы не нарочно, будто случайно захватил журнал. Многих непризнанных гениев он сильно этим огорчил. И не только непризнанных, но и утративших былую силу писателей тоже. Один из них с горечью сказал: 'А я так и не прорвался в 'Нэшнл джиогрэфик''. А потом посоветовал: 'Ты пошли туда еще'.
И вот тут произошел 'СГЛАЗ'. Когда Джон писал свой первый рассказ, он ни с кем не советовался, он был независим. Да, он прислушивался к высказываемым в баре мнениям и мотал себе на ус. Но все решал сам. И это было правильно. Но главное, никому ничего не выбалтывал. Он был замкнут по отношению к другим, и удача - пугливая дева - доверчиво прильнула к нему.
А теперь, из мелкого чувства тщеславия, он раскрылся, и негативная энергия неудачников сразу испоганила всю его чистую ауру. Как ложка дегтя портит бочку меда. А здесь была не ложка, целые ведра черной-пречерной зависти, злобы, недоброжелательности. И его прямой путь к славе и признанию исказился. Но понял он это постфактум, когда было поздно и ничего нельзя уже было исправить.
Он написал еще один рассказ, тоже с мистическим уклоном, отослал в 'Нэшнл джиогрэфик', хотя чувствовал, что рассказ для географического журнала не совсем в тему. Можно сказать, что вообще не в их тему. Джон понимал, что делает глупость: как тупая подопытная мышка лезет в кормушку, где вчера лежало угощение, а сегодня бьёт током, - но остановиться не мог.
И, конечно, получил отказ. Вернее, ничего не получил. Ни ответа, ни привета. Его просто проигнорировали, будто его имя никогда не стояло рядом с именем Джека Лондона на страницах их проклятого журнала. Вот так ему щелкнули по носу, поставили на место, которое он теперь заслуживает.
После этой неудачи он опять залез в свою раковину, редко бывал в 'Монпарнасе', больше гулял по городу, копил материал для романа. Он решил, что роман не будет похож на его рассказы, никакой мистики, что-нибудь этакое, подземное. Зря что ли он в свое время излазил, исползал вонючие закутки нью- йоркского метро. А там происходили встречи с очень колоритными личностями. Взять хотя бы того русского бродягу, его собрата по подземной жизни. Он хоть и был инвалидом на протезе, мог однако дать фору любому здоровому. Какие чудесные сказки он рассказывал про русское метро! Он вспоминал о нем, как о потерянном рае, где потолки украшает прекрасная мозаика, где в нишах стоят изящные статуи, не то, что местные обосранные закутки. Там полы выложены золотыми плитками, а не грязным заплеванным бетоном, как здесь, в Нью-Йорке. Там, в московском метро, колонны из полированного мрамора, а не ржавое, грязное железо с заклепками. Там огромные антикварные хрустальные люстры освещают шикарные платформы с яркостью бродвейских огней. Там уральские самоцветы и якутские алмазы сверкают на стенных панно. И там совсем, ну совсем нет рекламы...
Понятное дело, ничему этому Джон не верил, но рассказы бродяги были так живы и интересны, что ХОТЕЛОСЬ верить.
Шло время, а честно заработанный гонорар за первый рассказ не приходил. Неудача со вторым рассказом поубавила в нем великодушия. Разозлившись, Джон сел и написал письмо в 'Нэшнл джиогрэфик' на имя главного редактора журнала. Буквально через неделю ему выслали чек на 50 долларов, а через какое-то время - еще один чек на ту же сумму. Итого: 100 баксов за рассказ о мешке с золотом. А писал он его без малого два месяца. Грузчиком в магазине и то больше заработаешь, думал Кейн. Но сойти с писательской трудной дороги он уже не мог. Ради заработка и чтобы больше было свободного времени для творчества, Джон устроился ночным сторожем в аптечный склад.
7
Однажды, как всегда гуляя по городу, Джон случайно забрел в запретный для белых город - Гарлем. То ли он не выспался. После ночной смены обычно чувствуешь себя словно с похмелья. То ли слишком задумался над судьбами героев своего будущего романа. Перейдя какой-то перекресток, он вошел в Гарлем незаметно, как люди иногда незаметно переходят из мирного времени в военное. Все был мир-мир и вдруг война. Почти как у русского графа Толстого. Приличные фасады домов разом как-то подурнели. Потянулись ряды низкоэтажных зданий из красного кирпича, окна с выбитыми стеклами смотрели на него черными гнилыми провалами, стены были изрешечены не то пулями, не то снарядами, словно здесь велись уличные бои.
Когда Кейн осознал, что зашел в сумеречную зону, было уже поздно. Черные жители окружали его со всех сторон. На их лицах он не прочел ни одной доброжелательной улыбки. Старики, проходившие мимо него, произносили явные ругательства в его адрес. Мальчишки, даже самые малые и сопливые, задирали 'проклятого белого'. А уж когда его остановила группа молодых людей, похожих на бандитов, он основательно струхнул.
