дырка…
Ее глаза бездонны, как сама Вселенная.
– Не все так просто в этом мире. Задумывался ли ты, Лешик, отчего нам бывает грустно, когда грустит кто-то другой, и весело, когда кругом веселятся? Ведь, казалось бы, никаких объективных причин для этого нет. Не нашел ты кошелек, набитый купюрами, не повысили тебя по службе… А вот просто смеется незнакомый ребенок, и ты улыбаешься. Отчего? Вопрос…
Пауза.
– Наверное, есть в людях что-то… какой-то приемник, позволяющий чувствовать чужую радость и боль…
– Не у всех, – не удержался от реплики Алексей. – Мы с тобой знаем массу примеров людей, абсолютно глухих и к чужой радости, и к чужой боли.
– Верно, Лешик, есть такие примеры. Только это означает всего лишь, что тот приемник у данного гражданина либо неисправен от рождения, либо сломан, скажем так, в процессе эксплуатации. Либо выключен волевым усилием. Ну отключил человек свою совесть, чтобы не мешала ему по жизни идти широким шагом…
Пауза.
– А бывает еще хуже. Когда приемник настроен неправильно, и выдает сигналы обратной полярности, скажем так. То есть чужая боль вызывает чувство удовольствия. Такие дефектные особи называются садисты.
Долгая пауза.
– И если бы это было все… Есть вещи, и вовсе нам непонятные, Леша… Ощущение неясной опасности – ладно, это еще можно списать на «обработку отрывочной информации подсознанием, когда нет явных доказательств, достаточных для осознания». Но ведь бывает и так, что нет ее вовсе, никакой явной информации, а холодок по спине… Ощущения чужого взгляда, со спины – какие такие органы чувств улавливают это? То же озарение. Вот откуда сейчас у простой русской бабы, только что мужем взятой, такая россыпь перлов? М? И я не знаю… откуда-то оно приходит, и все. Думаю, и у вас с Володькой примерно так же, только вы, как мужчины, самоуверенно относите это к продукции собственных мозгов. Типа как компьютер вычислил… Верно, мозги тут имеют значение, и даже очень большое, но только ли они?
Теперь Чекалов боялся даже громко дышать. Не спугнуть, только не спугнуть… Вот-вот, сейчас треснет хрупкая невидимая грань, рассыплется с неслышимым стеклянным звоном, и откроется… Озарение – не пустой звук.
– Вот когда вы с Володькой учтете все это, поймете суть и переведете в компьютерные символы, это и будет Формула Настоящего Человека. А не того биоробота, коим вы его сейчас представить тщитесь…
Ее глаза блеснули в полумраке неожиданно ярко.
– Впрочем, в том виде, как сейчас, ваш «Лазарус» тоже можно использовать. Еще как можно… И лечение фенилкетонурии этой тут совершенно побочный продукт. До сих пор необходимых боевых биороботов, киллеров и прочих катов изготавливали кустарно, притом зачастую из дефектного человеческого материала – поскольку не дефектный труднее в обработке… А тут, пожалуйста – такие перспективы… Не страшно, Леша?
– Страшно, – снова совершенно искренне признался Алексей. Потому что врать Юльке глупо.
– Вот и мне страшно… Помнишь, как вы спорили с Володькой тогда, на Новый Год? «Человек – переходная ступень от обезьяны к Богу» А всегда ли к Богу? А если к дьяволу?
Долгая, долгая пауза.
– Так что глупости это все, что тут Володька говорил. Насчет домика в Калифорнии и прочее… И придется вам… нам… идти до конца. Завершить тот самый процесс перехода от обезьяны к Богу.
Алексей испытующе смотрел на жену, словно видя впервые. Понимает ли она, что сейчас сказала?
– И не смотри на меня такими страшными глазами, – чуть улыбнулась Юля. – Кто-то же должен был открыть Америку, рано или поздно. И на Луну полететь. Тут то же самое… И отчего бы этим великим человеком не стать моему мужу?
– Я знал, что моя жена невероятно умна, – задумчиво произнес Алексей, – но чтобы настолько? Лао Цзы отдыхает…
Она тихонько засмеялась.
– Не думаю, что твой хваленый Лао Цзы получил бы на нашем курсе «отлично» по философии, не говоря уже о красном дипломе, а вот твоя жена сумела, поди ж ты… Так что все верно.
Она подняла голову.
– Я мало что понимаю в этом вашем аденине-гуанине, зато в людях и душах человечьих кое-что смыслю. Специалист я, Лешик, профессионал.
Взгляд ее упал на настенные часы, здоровенную пластмассовую сову, в одном стеклянном глазу которой горели цифры, означающие часы, в другом – минуты.
– Ой, уже полтретьего ночи! Давай спать, мне завтра к десяти на работу. Буду выглядеть как лахудра синюшная…
– Ты спи, спи… – Алексей заботливо прикрыл жену, поцеловал, как ребенка. – Я сейчас…
– Хм… Опять в тетрадку мудрые мысли?
– Ну а как иначе? Ты тут такого наговорила… Такие мудрые мысли заспать, история же потом не простит ни за что!
Тьма колыхалась вокруг, распадаясь на неясные образы, чем-то неуловимо похожие на летучих мышей. Тьма бормотала пьяными голосами, хихикала мерзко и злорадно. В этом бормотании нельзя было разобрать ни единого членораздельного слова, и тем не менее смысл угадывался четко и однозначно – все равно победа будет за ней, за мерзкой реальностью, и всякое сопротивление доморощенных гениев глупо и бесполезно…
Телефон грянул, точно пулемет, сухими трескучими очередями, разом вырывая из объятий зыбкого тревожного сна. Чекалов зашарил рукой по столику, стоявшему у изголовья, рука натыкалась на разнообразные ненужные предметы – кувшинчик с водой и стакан, книжку, очевидно, ту самую, что читала с вечера Юля, какой-то толстый журнал, шелковистый предмет дамского туалета… коробку «Имулы»… рация… значит, это звонит не Володька…
– Слушаю, – хриплым со сна голосом произнес Алексей в трубку.
– Квартира Чекаловых? – голос в трубке мужской, молодой и напористый. – Мне нужен Чекалов Алексей Борисович.
– Да, это я, – Алексей подобрался. Юля, проснувшись, хлопала глазами, в которых сонную поволоку стремительно сменяла тревога.
– Вам знаком Белоглазов Владимир Сергеевич?
– Естественно. Что произошло? – Чекалов сел на диване, чувствуя, что нахальная ящерка, вчера вечером резвившаяся на спине, теперь добралась до сердца.
– Произошло убийство, – голос в трубке профессионально-ровен. – Гражданин Белоглазов убит. Я попрошу вас подъехать по адресу… адрес вам известен? Хорошо… Желательно прямо сейчас.
И все, и короткие гудки. Алексей опустил трубку, беспомощно оглянулся на жену, судорожно прижимавшую одеяло к груди.
– Володька… убит, – он все-таки смог произнести это слово чужим, деревянным голосом. Юля молча зажала ладошкой рот, глядя на мужа огромными, отчаянными глазами. – Я поеду, Юль.
Пластмассовая сова на стене таращилась стеклянными глазами, в глубине которых горели зеленые цифры – 07-13. Семь часов тринадцать минут, восьмой час утра… В памяти немедленно всплыло вчерашнее Юлькино: «час, когда Зло властвует над землей безраздельно»… Теперь, похоже, Зло не намерено ограничивать себя определенными часами.
– Я с тобой, – Юля принялась решительно одеваться.
– Тебе на работу…
– Там видно будет. Леша, я с тобой.
– Юль…
– Все, я сказала!
Таким тоном Юля говорила крайне редко. Как опытный психолог-профессионал, она твердо знала: если
