— Тут остров затонул, а там вырос… — проворчал Юуки, выбивая трубку о борт.
Матрос с гавайской гитарой подошел поближе. Некоторое время все трое слушали его игру.
По трапу сбежал Тацуно. Поровнявшись с ними, он быстро затараторил!
— Представьте, удалось договориться с Огино-сан. Спасибо вам большое! Правда, сделать копии отказались. Но Огино-сан сказал, что у него есть и цветные снимки, так что их можно будет использовать в еженедельнике… Там, — Тацуно указал рукой наверх, — по телевизору новости передают. Катастрофа на Тона — что-то страшное. Пожар все еще продолжается.
Все трое почему-то подняли глаза к ночному небу, усеянному редкими звездами.
Крупный спутник связи международной фирмы «Интерсат» где-то над их головами транслировал новости специально для кораблей, находящихся в Тихом океане. Видно, размеры катастрофы на Тона причислили ее к новостям международного масштаба. Онодэра думал о гигантском пожаре, полыхавшем в ущелье где-то в центральной гористой части Японии, а потом безо всякой связи с предыдущим вспомнил о встрече с Го по пути в Хамамацу.
— Слишком много случайностей, — сказал Онодэра Юкинаге. — И все в один день…
— Да, бывают такие дурные дни… — отозвался Юкинага, но голос его прозвучал как-то не очень уверенно.
— А как вы считаете, есть между этими явлениями взаимосвязь? — уже напрямик спросил Онодэра.
— Как вам сказать… Очень возможно, что взаимосвязь и существует. Но никаких фактов, подтверждающих это, у нас нет. А в таких случаях ученый обязан заявить, что в данное время каждое из этих явлений происходит само по себе.
— Но… — хотел было возразить Онодэра, почувствовав некоторое раздражение.
— У нас на судне беспрерывно ведется промер глубины, — прервал его Юкинага. — В общем здесь, в этом районе, стало примерно на двести метров глубже, чем указано на морских картах.
— Что же может происходить там? — Онодэра красноречиво показал пальцем вниз.
— Не знаю. Ясно только одно: что-то происходит. Но что именно и почему, на основании тех данных, которыми мы располагаем, сказать нельзя. Откровенно говоря, даже причин землетрясения мы пока не знаем. Гипотез хоть отбавляй, но ни одного факта в пользу хотя бы одной из них. Словом, пока в глубине творится что-то для нас непонятное.
— Но, продолжал наступать Онодэра, — ведь очевидно, что начинается какая-то громадных масштабов деятельность в земной коре вдоль Японского желоба, в вулканическом поясе Фудзи, охватывающая весь Японский архипелаг? Вам не кажется, что какая-то сила активизировалась сейчас в глубинах земли под Японскими островами?
— Не знаю, — повторил Юкинага. — В данный момент еще не ясно, связаны ли как-то опускание морского дна в районе острова Тори и катастрофа на Тона, хотя бы косвенно. Конечно, заманчиво вообразить, что такая связь существует, но ученый должен опираться на доказательства.
— Но позвольте! — вмешался Юуки. — Можете вы доказать или не можете, а землетрясения-то происходят, вулканы буйствуют!
Однако слова Юуки были обращены к морю — Юкинаги уже не было на корме: он направился в сторону кают.
«Неизвестно». «Не знаю». «Что-то происходит». «Доказательств недостаточно»…
Онодэра раздраженно оттолкнулся от перил и, подойдя к продолжавшему играть матросу, со словами «А ну-ка!» взял у него гитару. Импровизация в сумасшедшем темпе покорила паренька.
— Здорово! Ну вы даете! — восхитился он.
Подхлестнутый похвалой, Онодэра на ходу подбирал слова.
— Что это за песня? — матрос был в полном восторге. — Я первый раз слышу.
— А я только что ее сочинил, — на душе у Онодэры было препаршиво. — Она называется «Ничего-то мы не знаем, ничего-то мы не можем».
— Ишь ты! — удивился матрос, взял у Онодэры гитару и тут же почти без ошибок исполнил только что услышанную песенку.
— А не лучше ли в этом месте играть вот так. — И парень показал как.
— Разумеется, лучше, — кивнул Онодэра, смущенный своим ребяческим порывом, порожденным раздражением. — Да, конечно, лучше.
— Пойдемте в трюм, а? Может, вы ее до конца сочините, эту песню?
— Нет, я спать пойду. Продолжение сочини сам.
Уже бросившись на койку, Онодэра вспомнил только что сыгранную песню и подумал: «А ничего ведь…» Он улегся на живот и записал мелодию на оказавшемся под рукой клочке бумаги.
На следующий день, в семь часов утра, «Дайто-мару», идя на малой скорости, произвел промер глубины и остановился прямо над затонувшим островом.
«Тацуми-мару», совмещавший функции нефтезаправщика и вспомогательного судна, прибыл еще прошлой ночью и теперь стоял метрах в трехстах от «Дайто-мару». На нем тоже готовились к погружению. Стрела подъемного крана подняла «Вадацуми» и медленно опустила на поверхность воды. Онодэра с Юуки прыгнули на его уходившую из-под ног верхнюю палубу. Онодэра скрылся в гондоле и, получая указания от Юуки, устроившегося у открытого люка, повел «Вадацуми» к «Тацуми-мару». С низкой рабочей кормы бросили канат, у борта вздулась алая амортизирующая кишка из пластика. Манипуляторы мягко обняли «Вадацуми», придав ему неподвижность, подвели шланг, и началась перекачка бензина в поплавок.
Глубоководное судно «Вадацуми» было сконструировано по типу батискафа, впервые созданного Пикаром в 1948 году, и считалось устаревшим. Уже существовали более совершенные глубоководные суда с большей плавучестью, сделанные из литиевой стали, удельный вес которой меньше удельного веса воды. Два таких судна имели США и одно Франция. Выли и другие суда.
И все же имя Огюста Пикара обессмертил отнюдь не созданный им стратостат FNRS #1, позволивший человеку впервые подняться над Землей на высоту тридцати тысяч метров, а именно глубоководный батискаф FNRS #2.
Пикар — гений, владевший секретами подъемной силы и плавучести!
Он мечтал о шаре, который так же свободно плавал бы в глубоководных просторах, как благодаря подъемной силе водорода плавает в воздухе стратостат. В 1934 году Уильям Биби установил мировой рекорд, погрузившись в батисфере на глубину девятисот восьмидесяти четырех метров. Однако принцип погружения в батисфере по существу почти не претерпел изменений со времен Александра Македонского: путь в морские глубины ограничивал стальной трос.
Пикар же мечтал о «подводном стратостате», который, освободившись от тяжелой привязи, свободно погружался бы в морскую глубину, маневрируя и поднимаясь на поверхность воды благодаря балласту. А что же подводная лодка? Для этого у нее недостает жесткости корпуса. Этот пустотелый челнок на большой глубине, где давление составляет тонну на квадратный сантиметр, превратится в тончайшую лепешку. Даже пробка на больших глубинах спрессовывается до гранитной твердости и камнем идет ко дну. А если повысить жесткость корпуса? Неизбежно увеличится вес, и плавучесть лодки окажется недостаточной. А если попытаться увеличить плавучесть подводной лодки с помощью вспомогательного поплавка? Огромный поплавок не сможет противостоять огромному давлению. А если не делать поплавок герметическим, открыть в него доступ воде? Давление на внутренние и внешние стенки поплавка, конечно, сбалансируется, но в то же время объем воздуха, не изолированного от воды, сожмется под давлением в несколько сот раз, как в несколько сот раз сократится и плавучесть. Ведь воздушный шар под водой после определенной глубины тонет так же, как камень.
И вот Пикару пришла мысль использовать вещество, которое под давлением во много атмосфер почти не подвергается сжатию. Таким веществом оказался бензин. 3 ноября 1948 года первый автоматически управляемый батискаф с бензиновым поплавком FNRS #2 погрузился на девятисотметровую глубину в открытом море недалеко от столицы Сенегала Дакара. В дальнейшем подводные суда такого типа: FNRS #3, «Триест» #1, «Триест» #2 и «Архимед» — не раз покоряли морские глубины, превосходящие десять тысяч метров.
«Вадацуми» принадлежал к такому же типу судов, хотя и считался устаревшим по сравнению с американским «Алюминаутом» или франко-бельгийским «Литиймарином», но все же по своим техническим данным обладал максимальной маневренностью, жизнеобеспеченностью и продолжительностью
