этого, мы хотели, чтобы нас оставили в покое, по пришлось пройти сквозь строй, и теперь каждая клеточка жизни в нас будет биться за то, чтобы обрести свободу… А сейчас поговорим о наших малышах, о двух самых дорогих для нас человечках. От Майкла я получил чудесное письмо, оно тронуло меня до глубины души. Я тут же написал ответ, заверяя его в нашей любви и отвечая на два ладанных им вопроса, пытаясь объяснить, чтобы было понятно. Я написал ему, что нас признали виновными, объяснил, что решение суда мы обжаловали, что в конце концов все образуется. Я написал, что мы очень хотим увидеть его и прилагаем все усилия, чтобы получить разрешение на свидание с детьми. В общем, я думаю, Майкл сможет понять. О приговоре я не стал говорить. Написал, что все объясним, когда встретимся. Как это жестоко — лишить нас права общаться с детьми… Обнимаю тебя нежно, люблю, твой Джулиус».
Из речи судьи Кауфмана на процессе: «Вопрос о наказании в этом случае решается в рамках самой истории. Людей так трудно заставить понять, что эта страна ведет борьбу не на жизнь, а на смерть с совершенно другой системой. И эта борьба проявляется не только внешне, не только в противостоянии двух систем, но, как ясно показывает данное дело, борьба ведется и тайными силами на службе внешнего врага… Я считаю, что преступление, которое вы совершили, хуже убийства… Я уверен в том, что ваши действия, благодаря которым в руках у русских оказалась атомная бомба, оказалась задолго до того, как, по оценкам наших лучших ученых, они могли бы ее создать, уже вызвали коммунистическую агрессию в Корее, где погибло более 50 тысяч человек. И кто знает, сколько еще миллионов невинных людей могут стать жертвой вашей измены… Исходя из вышеизложенного, считаю своим долгом вынести главным действующим лицам дьявольского заговора, имевшего целью уничтожить эту богобоязненную нацию, такой приговор, который бы раз и навсегда показал, что безопасность нации должна быть неприкосновенна, что любая передача военных секретов, вызвана ли она приверженностью к чуждой идеологии или желанием обогатиться, должна быть беспощадно пресечена».
Заключение судьи Кауфмана, в общем, нетрудно предугадать: пародия на правосудие нередко сопровождается подобными демагогически весомыми, хотя и шаблонными фразами. К ним прибегают, чтобы поставить окончательную точку в судилище над инакомыслящими. Нагромождение лжесвидетельств, грубые подлоги, достижение необходимых результатов любыми средствами (физической или моральной пыткой в том числе) — вот компоненты полицейской ловушки.
50-е годы — это расцвет деятельности маккартистской инквизиции в Соединенных Штатах. Все силы репрессивного аппарата брошены на отыскание любых (включая сфабрикованные) проявлений просоветской и прокоммунистической активности. Уже в ноябре 1946 года президент Трумэн учреждает комиссию, которая занимается выяснением степени лояльности американцев.
Ставка делается на подготовку к новой войне. В начале 1930 года разрабатывается секретный политический доклад под названием «Документ Совета национальной безопасности № 68», в котором говорится, что Соединенные Штаты должны наращивать свои военный потенциал ускоренными темпами. Эти материалы носили совсем не теоретический характер, лабораторией новой доктрины военного противостояния коммунизму стала уже война в Корее. Американцев усиленно готовили к восприятию изменившегося послевоенного мира, к мысли о неизбежности конфронтации с коммунистами.
По данным американских исследователей, в 1945 году только 32 процента населения в США полагали, что в ближайшие 25 лет будет развязана третья мировая война. Через год эта цифра составляла 41 процент, еще через год — 63, а в 1948 году — уже 73 процента. Кампания запугивания давала свои результаты.
В связи с процессом «атомных шпионов» не раз высказывались предположения, что дело Розенбергов, сознайся они в преступлениях, которые им приписывали, могло разрастись до гигантских размеров, вовлекая в расследование (и, главное, в пропагандистскую кампанию) все новых и новых лиц. Цель — скомпрометировать компартию, задушить любые проявления инакомыслия, избавиться от «неблагонадежных» в государственных учреждениях, создать в стране, если потребуется, сеть концлагерей. Руководители ФБР, в частности, имели свою задачу: доказать тесную связь между воображаемой внутренней коммунистической угрозой и внешним врагом — СССР. Именно поэтому так необходимо было полное раскаяние Розенбергов, им отводилась роль необходимого элемента подготавливаемой цепной реакции.
11 апреля 1951 года Этель перевели в камеру смертников знаменитой тюрьмы Синг-Синг: в женском крыле она была единственной обитательницей. Все контакты с ней свели к минимуму: настойчиво предлагали одно — сделать признание. Она не сдавалась, добивалась встречи с адвокатом, писала ему: «Мой перевод в камеру смертников тюрьмы Синг-Синг преследует цель сломить, разрушить, подавить волю, заставить перестать сопротивляться усилиям правительства, делающего все, чтобы я призналась в преступлении… которого не совершала… Я упрятана за безмолвные стены этой тюрьмы и живу как в могиле. Одна в целом здании, не считая надзирательницы, приставленной ко мне. С утра до вечера и с вечера до утра не вижу никого. У меня нет других занятий, кроме беззвучной мучительной неподвижности заживо замурованного в тесной камере. Единственное послабление — прогулка на голом клочке земли, окруженном стенами такой высоты, что вверху виден лишь такого же размера клочок неба. Иногда пролетит самолет или несколько птиц, иногда услышу шум поезда, такой далекий… Все остальное время — мертвая тишина».
Джулиус. Розенберг, которого содержали в это время в федеральной тюрьме в Нью-Йорке, пишет жене (и это единственное, чем он может ее поддержать), что «восхищается мужеством маленькой женщины, ее решимостью не склонять головы». «Рано или поздно, — убеждает он в письме, — правду узнают все. Мужайся и верь, что мы не одиноки. Чудовищный приговор, вынесенный нам, приговор, который ужаснул людей, вызовет бурю протестов»
Месяц спустя в другом письме Этели он отмечает: «Кошмарная реальность нашего дела в том, что его используют как предлог для создания атмосферы страха, хотят парализовать действия всех прогрессивно настроенных людей, выступающих с критикой, выражающих несогласие с. безумной гонкой, ведущей к ядерной войне. Общественность должна знать об этом политическом трюке… ведь наша личная борьба неразрывно связана с общим движением за мир».
«8–9 мая 1951 г. Дорогая моя жена, получил твою записку, датированную 4 мая, хочу умерить твои страхи в связи с теми условиями, в которых содержусь, твоя ситуация нисколько не лучше моей… Дорогая моя, обоим нам несладко, положение наше далеко не блестящее. Меня поражает мужество, с которым ты переносишь все тяготи и ужасы этого варварского заключения. Ты держишься просто молодцом. Я горжусь тобой… Этель, меня страшно поразило известие о казни Уилли Макги[2] .
На сердце тяжело… Хочется кричать во всеуслышание: «Позор тебе, Америка!» Позор совершившим это гнусное злодеяние. Еще больший позор тем, кто не поднял голос протеста против преступления, кто не остановил руки палача. Кажется, все федеральные суды приняли на вооружение отвратительную средневековую практику бурбонов из южных штатов, практику освященного законом линчевания негров. Теперь они, в нашем случае, пытаются перенести эту практику и на политических заключенных. Жестокий приговор, вынесенный нам, — это составная атомной истерии, разжигаемой с тем, чтобы ожесточить людей, чтобы постепенно приучить их к мысли о необходимости длительных сроков тюремного заключения и даже смертных приговоров для политических узников… Пока не поздно, американцы должны узнать, какие чудовищные планы вынашивают поджигатели войны… они берут на вооружение воистину фашистские методы, опять могут пролиться реки крови. Теперь, сегодня, все люди должны твердо определить свое отношение к таким вопросам, ибо от этого зависит сама жизнь. Необходимо сорвать маски с поджигателей войны, в ответ на остервенелые вопли ненависти должен прозвучать голос разума, только таким образом можно спасти мир и обеспечить свободу в нашей стране. Вот почему я уверен, что большинство наших соотечественников поймет, за что мы боремся, поймет и поддержит нас в этой борьбе за справедливое дело. Казнь Макги только укрепила мои силы. Я с нетерпением жду новостей о начале грандиозного движения за наше освобождение. Право на нашей стороне, и мы должны победить…
Вчера ко мне приходила женщина, которая присматривает за нашими малышами. Еще до того, как был вынесен приговор, Майкл по радио, телевидению и от знакомых слышал множество разговоров о ходе процесса. Когда эта женщина пришла к нему, он первым делом спросил, какое решение вынесли судьи. Она ответила, что не знает. На что он сказал: маму и папу не могут казнить — ведь они никого не убивали; чтобы их казнили, они должны были бы убить много людей. Он задавал ей все новые вопросы, и эта женщина отвечала, что в людях добро всегда боролось со злом. Он положил ей голову на колени и начал
