12 июня в школе у Майкла последний день занятий. Только и разговоров у всех где отдыхать летом, чем заниматься. 14 июня Майкл и Роберт едут в Вашингтон но это не экскурсия они должны передать президенту Эйзенхауэру письмо с просьбой о помиловании родителей. Майкл вручает письмо часовому у ворот Белого дома. Вокруг туча репортеров, его фотографируют, пытаются задавать вопросы. Мальчика строго предупредили, что говорить ни о чем и ни с кем он не должен. Полицейские кордоны, пикеты демонстрантов, плакаты «Майкл (или Роберт) Розенберг просит спасти его отца и мать»
15 июня верховный суд беспрецедентным большинством в один голос (5 против 4) отказывает в отсрочке приведения приговора в исполнение. Всего один голос.
16 июня адвокат делает последние отчаянные усилия подается прошение об отсрочке казни на имя одного из судей верховного суда Дугласа он из тех кто голосовал против. Одновременно прошение направляется в министерство юстиции. Этель Розенберг вновь обращается с просьбой о помиловании к президенту. В тот же день Майкла и Роберта приводят на свидание с родителями.
«Когда настало время прощаться, я вдруг почувствовал, что кошмарная развязка приближается, напишет потом старший из мальчиков. Послезавтра мои родители умрут Никогда еще я не сталкивался со смертью, пройдет немало времени, прежде чем я стану осознавать весь ужас смерти или смертной казни, и тем не менее я понял что и смерть будет чем-то ужасным. Но они, казалось, об атом совсем не думали Я хотел чтобы они сделали что-нибудь Ведь это не обычное свидание так, «до следующего раза». это все, конец. Так что же мне делать, чтобы они поняли это? И я завыл: «Жить осталось только один день, один день, один день» Я не плакал. Мне не столько было жаль себя, сколько поражало их кажущееся безразличие Они старались успокоить меня и целовали, целовали на прощание»
17 июня появилась надежда: судья верховного суда Дуглас вынес решение об отсрочке казни. В тот же день, однако, по указанию генерального прокурора Браунела было внесено предложение созвать специальное заседание верховного суда и обсудить правомерность решения Дугласа В Конгрессе между тем уже готовилась к предоставлению резолюция о выражении судье Дугласу недоверия и смещении его с занимаемой должности.
Никто еще не знал, что тюремная, администрация в Синг-Синге получила указание продолжать подготовку к казни, которая была назначена на 11 часов вечера.
18 июня продолжительное и бурное обсуждение вопроса на специальном заседании верховного суда осталось незавершенным, лишь на следующий день суд 6 голосами против 3 отменил решение Дугласа. В это же время пришло новое сообщение: президент Эйзенхауэр отказал в помиловании и на этот раз. В тюрьме Синг-Синг все было готово… Завтра, в 8 часов вечера.
Наступило 19 июня. Пикетчики из комитета по спасению Розенбергов не уходили с улиц: их плакаты были почти на каждом углу. В Нью-Йорке на Юнион-сквер в разгаре был митинг. Телевидение ни на минуту не прекращало освещать события, а все газеты заготовили на первую полосу утреннего номера два набранных крупным шрифтом заголовка: «Розенберги казнены» и — на всякий случай «Розенберги спасены».
В Синг-Синге Розенбергам разрешили «провести вторую половину дня вместе», общаться они. правда, могли только через проволочную сетку. Ускоренная подготовка к казни не дала тюремной администрации возможность предложить смертникам даже традиционную «последнюю трапезу». Джулиус, Розенберг попросил пачку сигарет. Вместе с Этель они написали сыновьям последнее письмо.
«Дорогие, любимые, родные, чудесные наши дети, еще сегодня утром все шло к тому, что мы опять сможем быть вместе… Но этого не произойдет… Есть возможность нами гать лишь несколько строк — всему остальному научит вас жизнь. Сначала, конечно, будет очень горько, но горе это разделят с вами многие. И это утешает нас… Так хотелось бы жить вместе — радостно и благодарно… Всегда помните, что мы не были ни в чем виноваты и не могли пойти на сделку с совестью. Обнимаем вас крепко-крепко, цел у ем, ваши любящие папа Джули и мама Этель».
Родственники и друзья Розенбергов со страхом, но еще не утраченной надеждой на чудо смотрели на часы. В некоторых домах их перевернули циферблатами к стене. В 7.30 вечера поступило сообщение, что Эйзенхауэр с очередным прошением ознакомился, но прежнего своего мнения не изменил.
За десять минут до этого, в 7,20, Этель и Джулиуса развели по камерам. Роберта в тот день спать уложили рано. Майкл почти с обеда играл на улице с детьми Бахов. Домой он идти не хотел, да никто и не решался его позвать. Когда совсем стемнело и он все-таки пришел, телевизор уже выключили, утешали его как могли. Роберту решили пока ничего не говорить.
…Осенью директор школы в Нью-Джерси, где учились Майкл и Роберт, видимо под нажимом родителей их сверстников, предложил мальчикам покинуть школу на том формальном основании, что они проживают у Бахов временно. В декабре их перевезли в Нью-Йорк. Но прошел целый год, пока детям, которых решили усыновить Энн и Абель Миерополь. разрешили жить с ними. А окончательные документы об усыновлении были получены лишь в 1957 году. До этого развернули целую кампанию, чтобы отнять детей: власти хотели, чтобы они воспитывались не у друзей Розенбергов, а в «приличном детском доме» или «патриотической американской семье». Мальчикам пришлось пройти через новый кошмар судебных слушаний и специальных бесед, похожих на допросы. Все это сохранилось в памяти…
«В феврале 1974 года был создан национальный комитет для пересмотра дела Розенбергов. Через 21 год после казни и Карнеги-холл состоялся вечер, посвященный памяти наших родителей, — писали выросшие дети. Зал был заполнен до отказа. Борьба за пересмотр дела Розенбергов это не наша личная забота и это не только борьба за восстановление исторической справедливости. Родители завещали нам чтобы верить в себя как человека, необходимо рука об руку с другими бороться за лучшую жизнь. Эта мудрость давала им силы отстаивать правду даже перед лицом смерти. И эта же вера помогла нам пережить кошмары, мучившие нас в детстве, и вырасти нормаль ними людьми. Мы сами, наши родители, американцы — не единственные жертвы «холодной войны» Жертвы все до единого человека. Правительственные учреждения… хотели уверить американских граждан и том, что им угрожает коммунизм, они на каждом углу кричали о необходимости сверхсекретности, слежки, процессов против государственных преступников. Затем они подкинули общественности идею гонки вооружений, огромных расходов на военные нужды… Мы все погибнем, если не станем бороться за правду «Вот и все об Этели и Джулиусе Розенберг, людях умерших с мыслью о бессмысленной жестокости жизненных обстоятельств. Волею слепой судьбы и вполне конкретных политических интриг они оказались в водовороте событий, составлявших часть большой государственной игры «холодной войны».
Глава 6
Из воспоминаний Н. С. Хрущева (магнитофонные записи): «Я слышал и от Сталина, и от Молотова являвшегося тогда министром иностранных дел что Розенберги оказали очень важную помощь в ускорении создания нашей атомной бомбы… «
Такое время приходит, настает рано или поздно, в той или иной стране, сейчас и давным-давно (и кто знает, может, так случится и в будущем) в этом мире или-того не ведаем даже в другом (в чем то вероятно, параллельном) измерении Печальная ситуация возникает постепенно, инстинкты толпы поражают индивидуальность, и один движимый стадным чувством боится высказать собственное мнение и выделиться на фоне молчаливого большинства бессловесной массы. Истерия охватывает миллионы, бациллы страха передаются от человека к человеку, личности становятся отражениями кривых зеркал, самосохранение заставляет изолироваться, и любое откровенное выражение мысли признается проказой. Так рождался фашизм, так надвигался 1937 год, так появлялся в Америке маккартизм. Разные по сути своей и масштабности, несоизмеримые в целом явления (как трудно сравнимые времена Нерона и абсолютизм, опричнина и инквизиция), эти исторические события охватывали огромные территории и несчетное число людей, одни из которых передвигались, яростно вопя, в том направлении, куда несся бешеный поток, другие молча созерцали, мрачно пророчествуя время от времени, третьи гибли, не понимая, что творится вокруг, и все обреченно вздыхали, опускали руки, переставали сопротивляться, ибо совладать с собой и другими, с распространением эпидемии, были не в состоянии.
