плакать. Она успокаивала его как могла… Он прекрасно понимает, что мы находимся за тюремной решеткой и не можем прийти к нему… Он совсем большой, наш восьмилетний мальчик. А Роберт чувствует себя хорошо. Он уже научился играть с другими детьми и развивается нормально. По все еще любит ходить за ручку со взрослыми. Оба мальчика подрастают. Мы так нужны им, а как нам их недостает!.. Твой Джулиус».
Время шло, одиночное заключение не давало результатов, на которые рассчитывали: Этель продолжала упорствовать. Тюремное начальство решило сменить тактику 16 мая Джулиуса также переводят в Синг-Синг… Одна решетчатая клетка напротив другой, между ними пространство в три-четыре метра. Руки, вцепившиеся в холод-нос железо, глаза, устремленные друг на друга, слова, за которые все время боишься, молчание, которое вызывает чувство неловкости, но в то же время — огромной нежности. Время, бегущее неумолимо. Конец свидания. Проход вдоль решеток — нельзя не обернуться: может быть, все это в последний раз.
В июне 1951 года мать Джулиуса Розенберга, оправившаяся от тяжелой болезни, смогла забрать детей из детского дома. «В отличие от других наших родственников, — вспоминал впоследствии Майкл, — бабушка не боялась огласки: родная кровь значила для нее больше, чем отношение окружающих». Такая твердая позиция оказала кое на кого влияние: в доме стали появляться некоторые родственники. Дети постепенно выходили из состояния замкнутости, глубоко запрятанного отчаяния. Младший из мальчиков, Роберт, стал более разговорчивым, раньше он боялся сказать лишнее слово, как будто не хотел привлекать внимание взрослых, внимание этого непонятного мира, в котором таинственно исчезли его родители. У Роберта не возникало большого желания играть с другими детьми: с бабушкой и братом ему было спокойнее, а вернее — он чувствовал себя с ними в безопасности.
Маленькие домашние радости делали свое дело, появлялись новые интересы. Кто-то подарил ребятишкам глобус, они могли крутить его часами — и разные страны, большие и малые, стремительно неслись перед глазами. Майкл знал названия многих государств и мог сказать, на чьей стороне они воевали во время второй мировой войны… Роберт любил забираться па стул и смотреть на улицу из окна кухни: там росла яблоня, возле нее почему-то собирались окрестные кошки. Ребята кормили их.
Летом 1951 года в газетах стали появляться материалы, авторы которых ставили под сомнение виновность «атомных шпионов». В ноябре был создан национальный комитет за справедливое рассмотрение дела Розенбергов. Дети жадно ловили обрывки новостей. Майкл беспрестанно задавал вопросы, используя выражения, смысл которых ему был не всегда понятен: почему преследуют родителей, кто подтасовывает факты, отчего суд выносит такое решение, которое потом надо обжаловать. Услышав однажды, что «дело сфабриковало правительство», Майкл не выдержал и закричал: «Черт подери это правительство!» Бабушка в страхе огляделась по сторонам, обшарила взглядом стены и стала объяснять внуку, что речь идет только о «некоторых людях в правительстве». Несколько успокоившись, Майкл подошел к стенке и сказал: «Я не имел в виду все правительство, вы меня слышите?»
«Дорогой мой Джули, сегодня, перебирая свои «сувениры», никак не могла оторваться от открытки, присланной тобой в День матери. Открытка очень милая, и какие трогательные, удивительно ласковые слова. Я была так взволнована, когда прочитала их. Как жаль, что ты сам не можешь поздравить и обнять меня… Одновременно я получила фотографию Майкла, снятого со своими одноклассниками… Как рада была я увидеть его лицо. Какие жизнерадостные, какие яркие глаза, какой нежный взгляд, и с зубами все в порядке, насколько можно судить по его щербатой улыбке… У меня такое острое материнское чувство, что я завыть готова, словно самка, от которой насильно оторвали ее детенышей…»
В первое издание «Писем из камеры смертников» будет включено только 192 письма, во втором прибавятся еще 26. Большинство из них дети прочтут, когда станут взрослыми. А тогда весточки от родителей они получали от адвоката. Дети очень хорошо знали и любили Мэнни Блоха, он всегда находил время поговорить с ними (делал это постоянно, вплоть до смерти, последовавшей через полгода после казни Розенбергов, — ему едва исполнилось 51). И он первый сообщил радостную весть — разрешили свидание. Дети собирались в тюрьму как на праздник. Родители боялись первой встречи.
В июле Розенберг пишет жене: «…Теперь я думаю лишь об одном — после года, после целого года вынужденной разлуки я увижу наконец дорогих своих сыновей. Хотя до этого еще целая неделя, не могу сдержать волнения. Придется собрать всю волю, чтобы немного успокоиться. Я понимаю, что это необходимо сделать, чтобы у мальчиков осталось хорошее впечатление. Приветствую твое решение не вести себя сдержанно, уверен, что тебе сразу удастся создать атмосферу безоблачности и света, подготовить их ко встрече со мной. Знаешь, у меня идея. Детям она придется по душе: нарисую целые страницы паровозиков, корабликов, автобусов, по-моему, Майклу и особенно Робби это понравится. Как ты думаешь?..»
Первая встреча с детьми произошла в августе 1951 года, последняя — в июне 1953-го. Но эти два года были еще в их распоряжении.
В камеры, где содержались родители, детей никогда не пускали, считалось, что это их будет травмировать, «Кажется, уже на первом свидании, — вспоминал Майкл, — я спросил, можно ли посмотреть электрический стул… Я хотел показать, что не боюсь тюрьмы, что уверен — наши родители вскоре будут на свободе». Потом просьба об экскурсии к электрическому стулу станет известна журналистам, но они вложат ее в уста младшего, Роберта, и сообщат, что задал он вопрос в присутствии родителей.
Незадолго до первого свидания Этель пишет мужу: «Если кто-нибудь из детей спросит, как приводят в исполнение смертные приговоры, пожалуйста, отвечай лучше ты. Нужно, наверное, коротко и спокойно сказать, что вообще это безболезненная смерть от электрического тока, но мы уверены, что с нами этого никогда не произойдет. Можешь объяснить им на примере того, как иногда бьет током, но ничего страшного не происходит. Поверь мне… если мы без страха переносим саму мысль о том, что смертный приговор пока не отменен, и они могут жить с этим».
Невозможно, конечно, представить себе, что творилось в душе матери. А первые слова, которые произнесли дети: «Мама, ты стала ниже ростом». Малыши подросли, пока не видели мать, а она была в тюремных тапочках, без высоких каблуков. И в сером халате, как будто собиралась идти в ванну… На отце тоже была тюремная одежда — Майкла очень поразило, что она не в белую полоску, как он видел на картинках. Роберт сразу забрался к отцу на колени я спросил, почему он не приходит домой, они с Майклом уже решили подготовить к его приходу комнату. Розенберг, смутившись, начал объяснять, но через минуту малыш уже не слушал — он носился по комнате и выстраивал стулья в ряд, затеяв придуманную им на ходу игру. «Часто мы прятались за дверью или под столом и просили Мэнни сказать, что прийти сегодня не смогли. Не успевал он закончить фразу, как мы с гиканьем врывались в комнату»,
На первых свиданиях видеть родителей имеете не разрешалось. Только по очереди. Дети относились к этому с каким-то взрослым пониманием. И никто никогда не плакал. Даже потом, когда они встречались вчетвером и дети уже знали, что родителей называют «атомными шпионами» и что большинство американцев уверены в их виновности. Все четверо каждый раз превращали комнату свиданий в гостиную — вели непринужденный разговор, пели, смеялись. Что происходило с Этель и Джулиусом, когда они возвращались в свои камеры, никто не знает, но с детьми они были полны жизни и оптимизма. И дети приговоренных родителей, вряд ли даже отдавая себе в этом отчет, держались естественно. Необычная ситуация, сложившаяся вокруг них, многому научила. И все же нередко они воспринимали ее как странную игру или, по крайней мере, как очередную передачу из радиосериала о борьбе ФБР со шпионами: приходя на свидание, дети просили надзирателей обыскать их или взять у них отпечатки пальцев, чтобы все было всамделишно, как в кино, по радио или в книжке. «Мой дорогой сын Роберт, я так счастлив слышать, что тебе понравилось свидание со мной и мамой. И я так рад был подхватить тебя, и подбросить в воздух, и покатать тебя на папе-лошадке, и принять участие в твоих играх. Когда увидимся в следующий раз, опять поиграем вволю. Если тебе понравились картинки поездов, автобусов, машин и лодок, которые я приготовил, напиши, я сделаю еще… Твой папа Джулиус».
Робби был еще мал, и Майкл решил включиться в кампанию по реабилитации своих родителей: он считал своим долгом всем и каждому говорить при случае, что отец и мать ни в чем не виноваты. Реакция сверстников была неоднозначной, но более спокойной, нежели их родителей. Одна мамаша выгнала его из дома и запретила приставать к ее сыну, заявив тому категорически: «Чтобы больше у тебя друзей- коммунистов не было» Впервые тогда Майкл стал противопоставлять слова «коммунист» и «америка нец», к тому же такому противопоставлению начинали учить в школе.
