«Наконец решение принято: мы покидаем Москву. Покидаем, ничего не добившись, поражённые недугом, ослабленные, немощные, бессильные. Одна лишь надежда увидеть родную Францию придает мужества, иначе мы предпочли бы просто лечь на землю и умереть — до того скверно наше состояние».
Страницы, описывающие обратный путь французов, тяжелы и скорбны: отряд Артуа терял людей ежедневно, но не в боях — воевать они были не в силах, — а от слабости и истощения, вызванных таинственной болезнью. Даже та скудная провизия, которую удавалось раздобыть, впрок не шла, они просто не могли переварить ее. Солдаты покрылись гнойниками и язвами. Гибли и люди, и лошади. От русских отбивались те части, которые не входили в Москву, но ряды их таяли, в то время как армия русских только крепла.
Большая часть наполеоновской армии сгинула на просторах России. Шарля Артуа болезнь сделала инвалидом. Сразу по возвращении во Францию он получил отставку, однако прожил недолго и умер в возрасте тридцати двух лет бездетным.
Вот так, ценой московского пожара я изгнал французов из России, однако на колени Наполеона все- таки не поставил.
И без машины времени в прошлом случались открытия, опережавшие свой век. Греческий огонь, например. Или изобретения Леонардо да Винчи, позволяющие создать подводный спецназ, который бы топил корабли противника скрытно, эффективно и загадочно.
Но все-таки Константинополь пал, греческий огонь его не защитил. А спецназ Леонардо действовал настолько скрытно, что неизвестно, существовал ли он вообще.
И постепенно пришло понимание: никакое оружие не поставит на колени человека, который стоять на коленях не может. Положим, подобных людей немного. Скажу иначе: никакое оружие, направленное на других, не запугает решительного эгоиста.
Атомная бомба уничтожит город? У нашего государя городов много, какой захочет, тот и порушит — Новгород, Тверь, Клин, Торжок. Уничтожит армию? Бабы новых нарожают. А, главное, на шкале ценностей собственное благо неизмеримо выше блага общественного: «свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить» — заявляет герой Достоевского. Мне возразят, что в мире много честных, совестливых, самоотверженных людей. Так-то оно так, да только во власть такие попадают редко, а если и попадают (например, при монархическом строе), то долго в ней не задерживаются. И потому тирана не запугать тем, что треть, половина или три четверти населения его страны обратится в радиоактивную пыль. Страна без себя его не интересует. Ради власти тиран жертвует чем угодно и кем угодно. И потому гораздо экономнее (не скажу — эффективнее) уничтожить тирана, нежели бросать атомные бомбы на Рим, Берлин и Токио. Изменилась бы история, если бы хотя б одно из покушений на Гитлера увенчалось успехом?
Самоцитироваться, так самоцитироваться: привожу ещё один отрывок:
Покушение полковника Клауса Шенка фон Штауффенберга в «Волчьем Логове» удалось совершенно! Действительно, дубовый стол — не великая преграда для двухкилограммового заряда взрывчатки. Гитлер не был убит на месте, но получил ранение в ногу, сопровождавшееся разрывом крупной бедренной артерии. Удалённый из зала совещаний, он в течение минут потерял критический объем крови и скончался.
Гибель Гитлера означала смерть и для его ближайшего окружения: планом «Валькирия», начальным пунктом которого и было покушение Штауффенберга, предусматривался военный переворот с устранением правящей верхушки. Но меры на случай гибели фюрера нацистские главари разработали заранее. Подготовленный двойник, годами изучавший манеру Гитлера разговаривать, двигаться, одеваться, умевший копировать почерк и проч., всегда находился поблизости, готовый из дублера стать первым номером.
Он им и стал! Отныне и до 30 апреля 1945 года Германию возглавлял двойник Гитлера!
Шульц обращает внимание на то, что после июля 1944 года немецкая кинохроника, ранее охотно и с восторгом снимавшая фюрера крупным планом, стала показывать только самые общие планы, на которых детали лица Гитлера едва различимы. Изменилось и поведение вождя: прежде он никогда не принимал медикаментов, тем более психотропных средств, не курил, не употреблял алкоголь, животные продукты, и вообще обладал хорошим здоровьем. После покушения стал постоянно прибегать к химическим стимуляторам, а здоровье его рушилось на глазах.
Но это — доказательства косвенные. Шульц же нашел прямые улики подмены!
Известно, что для Гитлера документы печатались на особой пишущей машинке, с крупным, четким шрифтом. Разумеется, для вождя ленты не жалели, и каждый экземпляр получался сочным и контрастным. Работая с документами, Гитлер невольно смазывал свежую краску и оставлял на бумаге отпечатки пальцев, невидимые невооруженным глазом, но легко определяемые современными методами криминалистики.
После провала «пивного путча» в 1923 году Адольф Гитлер был арестован. При аресте с него сняли отпечатки пальцев, и таким образом криминалисты обладают достоверными образцами.
Эти отпечатки совпадают с теми, что обнаруживают на документах рейхсканцелярии, предназначенных для Гитлера, но только на тех, что датированы до 20 июля 1944 года. После этой даты отпечатков пальцев фюрера на документах нет! Есть другие, постоянно повторяющиеся. Следовательно, далее документы изучал и подписывал не Адольф Гитлер, а совсем иной человек.
Весной сорок пятого, на пороге неминуемого краха, нацистская верхушка избавляется от двойника. Загодя подмененные стоматологические карты должны показать, что в воронке от снаряда сожжен именно Адольф Гитлер.
Для педантов отмечу, что текст включает в себя изрядную беллетристическую составляющую.
Но суть не в этом. Давайте только предположим, что вышеизложенное — бесспорная истина, и Гитлер погиб летом сорок четвертого. Что, это ничего не меняет? Откуда мы это знаем? Из истории. Пусть оставшееся время Гитлер был поддельным, войну-то Германия проигрывает в любом случае.
Но дело в том, что последнее утверждение может быть и ложным. Вдруг Германия проиграла войну именно потому, что Гитлер был ненастоящим?
И даже если участь Германии в сорок четвертом году была предрешена, кто мешает устранить Гитлера в сорок первом?
Кафедра Ваннаха: Переселение муз в цифровой мир
С тем, что культурные ценности составляют общее достояние человечества, согласятся, наверное все. И право собственности — частного лица, корпорации публичного права, государства, — отрицать абсурдно. Парадокс, знаете ли, противоречие… Но противоречие, которое Гегель отнес бы к диалектическим. Дело в том, что нынешняя цифровая технология даёт нам средства к его разрешению; «снятию» в терминах былых любомудров.
У каждой картины или статуи есть своя судьба. Её кто-то создавал. На ней часто изображена конкретная личность. Кто-то оплачивал труд художника или скульптора. Кто-то покупал или продавал эти вещи. Они становились достоянием общества, представляясь вниманию более или менее широкой публики в картинной галерее дворца или в общедоступном музее. Они горели в войнах, меняли страну пребывания в качестве трофеев. Оказываются предметом широких политических жестов (каким было возвращение Советским Союзом вассальной ГДР Пергамского алтаря и Сикстинской мадонны) или длительных дрязг той или иной степени юридической обоснованности. Порой накопившиеся страсти выплёскиваются наружу, затрагивая даже людей, кого никак нельзя обвинить в интересе к искусству… Действительно, слишком уж много в судьбах народов значат те или иные творцы. Но не пора ли взглянуть на эту проблему достойно XXI века?
Произведения искусства это не только и не столько покрытая лаком краска, размазанная по слою грунта на холсте или дубовой доске, сколько то, что этой краской изображено. Это очевидно. И вот это-то
