Можно возразить, что 'ржунимаги' оккупировали пока что только виртуальное пространство, а в риаллайфе вроде бы не всё ещё потеряно. Увы, все гораздо запущенее. Риаллайф давно находится на откупе субкультуры зомбоящика, поэтому самые яркие 'звезды' на ТОМ небосклоне смотрятся даже в сравнении с творчеством в виртуальном пространстве совсем уж запредельным убожеством. Не буду перечислять имена и явки существ, пожирающих подобно стивенкинговским лангольерам остатки вкуса и стиля в душах соотечественников, — все знают эту нечисть по миллионным тиражам их макулатуры. Достаточно сказать, что уже сказал: на фоне риаллайфовских 'творцов' онлайн-'ржунимаги' аки Данты да Сервантесы.
Как и повсюду в жизни случаются исключения. Пелевин, например, который, независимо от отношения к нему высоколобых и говнонации, войдёт (да что там — уже вошёл!) во все грядущие хрестоматии по русской литературе. Захар Прилепин — это новое имя, которое открыл для себя (и к своему же стыду) с великим опозданием. Одно оправдание: чукча — писатель, давно не читаю художественную литературу.
Прилепин написал на сегодня уже много книг (три романа, четыре сборника рассказов, одну монографию), но «Санькя» (второй по хронологии, 2006 г.) — как первая моя любовь, поэтому не забывается и яркость впечатлений от прочтения книги не увядает со временем.
'Санькя' — это история молодого нацбола, доведённая до логического конца: самоликвидации. Меня, однако, заинтересовала не конкретная эволюция одного из течений политического экстремизма России, а судьба поколения. Мне кажется, герой романа Прилепина — это последний всплеск пассионарности, после которого, похоже, грядет тишина на десятилетия.
Первая волна пассионариев прошла в 90-е годы: краснопиджачники, нырнувшие в воровскую пучину дикого капитализма, оставили зазубрину в истории в форме 600-го сильно БУ «мерина», тухесного паяльника и наивно подготовленной почвы для захвата собственности и власти рептилиями Дэвида Айка.
Вторая волна — это юные экстремисты а-ля «Санькя» — с флагами над рижской ратушей, расстрелом «неправильных» латышских судей и полиэтиленовыми мешками яично-помидорно-тошнотного варева, выплеснутыми на костюм Главы Государства.
Роман Прилепина кончается захватом губернской администрации и реакцией власти, стягивающей войска. После заключительной точки, проставленной в книге, гипотетическому прототипу Саньки останется жить полчаса-час, не более. Он и сам это прекрасно понимает: шел на верную смерть с единственной целью — прихватить с собой на тот свет как можно больше «сволочей».
Поразительна динамика восприятия романа: 350 первых страниц «Саньки» я физически ненавидел главного героя (вместе со всей его шайкой-лейкой), справедливо усматривая в нём непримиримого классового (именно так — классового!) врага. Последние 20 страниц романа сострадание и жалость к герою в прямом смысле слова выворачивало душу наизнанку.
Собственно, это и есть признак настоящего великого искусства. Колоссальная аура романа Прилепина целиком и полностью вытекает из его языка: удивительно искреннего и завораживающего. Временами кажется, что Захар не пишет в традиционном смысле слова, а воспроизводит какое-то звучащее в глубине его души и сердца Послание Свыше. Магия. Чистая магия.
Теперь самое важное. Для чего я рассказываю айтишной публике про роман Прилепина? Первая причина лежит на поверхности: мне всегда приятно открывать читателям (пусть некоторым, пусть одной дюжине) новые достойные имена. В прошлом проколов, вроде как, не было (один «Шантарам» чего стоит, судя по сотням полученных добрых отзывов!), так что не вижу причин, чтобы не продолжить почин в будущем.
Главная, однако, причина, в другом. Она в описанной выше динамике восприятия: от энергичной ненависти, испытываемой к шобле юных агрессивных полит-дегенератов, до глубокой любви и сострадания. На мой взгляд, ТАКАЯ динамика переживаний личности — ЕДИНСТВЕННО достойная уважения. Непоколебимая ненависть, равно как и дурашливо восторженное априорное приятие социально- политического экстремизма, свидетельствуют лишь об инфантильности морально-этического развития личности. Да и не личности даже — откуда там взяться личности? Так, белка, по жизни мимолетного.
Короче, учитесь любить врагов ваших, если кто ещё не догадался о посыле нашей сегодняшней беседы :)
Голубятня: В амстердамском порту
Солнечным воскресеньем мы продолжим замечательную традицию песенных презентаций в Голубятне Онлайн. Надеюсь, читатели поминают добрым словом реликтовую Carmen, виртуозно-бездушый Rush и загадочный Whiter Shade Of Pale. Уверен, разочарования не случится и сегодня.
Хочу рассказать о судьбе песни «В амстердамском порту» («Амстердам»), с которой в моей жизни связана целая вереница удивительных открытий. Впервые услышал ее у своего друга, венского банкира (бывает же такое! :) Армина Хубера в конце 80-х годов. С Армином я познакомился во время его стажировки в Москве. Армин сильно любил русский язык, при этом выглядел феноменально. Доводилось ли читателям видеть агитационные плакаты Третьего Рейха с изображением доблестного немецкого солдата с закатанными рукавами гимнастерки и автоматом наперевес, честным волевым взглядом и стальными желваками скул? Так вот: вылитый мой дорогой Армин! Между прочим, добрейшей души человек. Восторженный, щедрый, веселый. Женился даже на китаянке со швейцарским паспортом. Ну да не суть дела :)
Мы крепко сдружились, Армин пригласил меня в сказочную Вену, которая запомнилась штруделями из кафе Шварценберг, банями Амалиен и той самой песней «В амстердамском порту», которую слушал сутками, гуляя по городу.
Армин подарил мне «Амстердамский порт» в исполнении Клауса Хоффманна, своего любимого музыканта. Клаус Хоффманн — бесконечно трогательный и нежный душой бард, снискавший бешеную популярность в немецкоязычных странах исполнением песен Жака Бреля, гениального бельгийского музыканта и актера (гениального без малейшей натяжки). Собственно, Хоффманн так всеми и воспринимается: немецкий Брель!
Можно без преувеличения сказать, что песня «В амстердамском порту» давно обрела культовый статус во всем мире. Она была переведена чуть ли не на все языки и исполнена во всех мыслимых и немыслимых жанрах. Однако — вот она, подлинная магия искусства! — лирика и музыка песни столь колоссальны по эмоциональному заряду, что напрочь давят любую попытку импровизировать (ниже вы сами в этом убедитесь на различных примерах регионального исполнения). Оно и понятно: музыка «Амстердамского порта» приписывается английскому королю XVI века Генри Восьмому (тому самому, который отменил католическую церковь и отрубил головы двум из пяти своих жен), а слова Жак Брель написал в состоянии величайшего эмоционального подъема на берегу Средиземного моря.
Не будет преувеличением сказать, что «Амстердамский порт» даже вне контекста собственной образности начисто сносит голову какой-то яростной аутентичностью и пассионарной энергетикой. Всякий раз, когда я начинаю сомневаться в перспективах Европы на будущее, ставлю «Амстердам» и все сомнения
