сторону от прохода. Форменная одежда и бляхи на груди выдавали в них полицейских.
Помимо них в вагоне ехало несколько женщин из рабочих семей и два или три господина почище, очевидно местные лавочники, да еще молодой мужчина, сидевший отдельно в углу. Именно он нас сейчас и интересует. Давайте приглядимся к нему как следует, он стоит того.
Невысокий румяный молодой человек лет тридцати. Большие умные серые глаза, весело и заинтересованно поблескивают за стеклами очков. Сразу можно сказать, что он прост и общителен и стремится быть в дружбе со всеми, что у него быстрый ум и всегда наготове приветливая улыбка. Но если приглядеться попристальнее, нельзя не обратить внимание на твердую линию скул и плотно сжатые губы — признаки, свидетельствующие о том, что за приятной наружностью этого темноволосого ирландца таится сила, способная оставить добрый или недобрый след в любом сообществе, куда бы он ни попал.
После нескольких реплик, обращенных к ближайшему углекопу, который в ответ лишь бурчал что-то нелюбезное, молодой путешественник погрузился в молчание и стал смотреть в окно на окружающий ландшафт.
Невеселая это была картина. В сгущающемся сумраке здесь и там на склонах гор мерцали красные горнила. Справа и слева темнели высокие груды шлака и отвалов, а над ними к небу уходили копры угольных шахт. Проплывали мимо тесные группы бедных дощатых хижин, в них только-только начинали зажигаться окна. И на всех остановках, которые встречались тут чуть не на каждом шагу, в ожидании толпились темноликие жители здешних мест.
Угледобывающий и железоплавильный район Вермиссы — отнюдь не курорт. Здесь повсюду видны знаки суровой и беспощадной борьбы за существование, здесь делается грубая работа, и делают ее грубые люди.
Молодой человек смотрел на эту мрачную землю с выражением страха и в то же время любопытства, свидетельствовавшим о том, что все это было для него внове. По временам он доставал из кармана толстый конверт, вынимал из него письмо и сверялся с ним, оставляя на полях какие-то заметки. Один раз он вытащил откуда-то сзади из-за пояса предмет, которому, казалось бы, не место в руке такого благовоспитанного пассажира. Это был флотский револьвер самого большого калибра. Когда он повернул оружие к свету, в магазине блеснули медные кружки гильз: револьвер был полностью заряжен. Владелец поспешил вернуть его на место в потайном кармане, но сидевший напротив рабочий заметил револьвер.
— Эге, приятель, — сказал тот, — ты, я вижу, при полном снаряжении.
Молодой человек смущенно улыбнулся.
— Да, — ответил он. — Там, откуда я еду, такие игрушки бывают иногда кстати.
— И где же это?
— Я держу путь из Чикаго.
— А здесь раньше не бывал?
— Нет.
— Может статься, что она тебе и здесь понадобится.
— Вот как? Неужели?
— А ты разве не слышал, что здесь делается?
— Особенного ничего не слышал.
— Да? А я думал, шум на всю страну. Ну ничего, скоро услышишь. Что тебя сюда привело?
— Мне сказали, что тут для желающих всегда есть работа.
— А ты член союза?
— Как же, конечно.
— Тогда, думаю, работу ты получишь. Друзья здесь есть?
— Пока нет. Но есть возможность ими обзавестись.
— Интересно, что за возможность?
— Я принадлежу к Высокому Ордену Свободных Работников. Его ложи имеются во всех городах и поселках, а где есть ложа, там я найду друзей.
Эти слова произвели на собеседника странное действие. Он опасливо оглянулся на других пассажиров. Углекопы по-прежнему о чем-то тихо переговаривались. Двое полицейских дремали. Рабочий пересел на скамейку рядом с молодым человеком и протянул ему руку.
Они обменялись рукопожатием.
— Я и так вижу, что ты не обманываешь, — сказал рабочий. — Но лучше все-таки удостовериться.
Он поднял правую руку и тронул правую бровь. Приезжий сразу же тронул левой рукой левую бровь.
— Темные ночи неприютны, — произнес рабочий.
— Да, для путника в чужой стороне, — подтвердил приезжий.
— Ну вот и все. Я — брат Сканлан, 341-я ложа в Вермиссе. Рад приветствовать тебя в наших краях.
— Благодарю. Я — брат Джон Макмердо, 29-я ложа Чикаго, мастер — Дж. Х. Скотт. Для меня большая удача — сразу же встретить брата.
— Нас вообще-то тут довольно много. Нигде в Соединенных Штатах наш орден так не процветает, как в долине Вермиссы. Однако такие парни, как ты, всегда нелишние. Но как могло быть, что проворный молодец вроде тебя не нашел работы в Чикаго?
— Работы у меня было вдоволь, — ответил Макмердо.
— Тогда почему ты оттуда уехал?
Макмердо кивком указал на двух полицейских и улыбнулся.
— Вот кому было бы интересно это узнать, — сказал он.
Сканлан сочувственно покачал головой.
— Попал в переплет?
— Еще в какой.
— Исправительные работы?
— И все остальное.
— Неужто за убийство?
— Не время об этом разговаривать, — сказал Макмердо, явно раскаиваясь, что наболтал лишнего. — У меня были причины уехать из Чикаго, и пока с тебя довольно. Кто ты такой, чтобы расспрашивать меня?
Его серые глаза угрожающе блеснули за стеклами очков.
— Ладно, приятель, я ничего худого тебе не желаю. Братья не будут к тебе хуже относиться, что бы за тобой ни числилось. Куда же ты направляешься?
— В Вермиссу.
— Это через две остановки. Где думаешь остановиться?
Макмердо опять вынул большой конверт и поднес к тусклой керосиновой лампе.
— Вот адрес: «Джейкоб Шафтер, Шеридан-стрит». Это пансион, его рекомендовал мне один знакомый в Чикаго.
— Не знаю. Вермисса вообще не мой район. Я живу в Хобсон-Пэтч, сейчас как раз моя остановка. Но дам тебе один совет, прежде чем мы расстанемся. Если у тебя будут неприятности в Вермиссе, ступай прямо в Дом Союза и спроси босса Макгинти. Он — мастер Вермисской ложи, и в здешних местах ничего не делается без одобрения Черного Джека Макгинти. Пока, приятель! Встретимся как-нибудь вечером в ложе. И помни мои слова: возникнут сложности, обратись к боссу Макгинти.
Сканлан вышел из вагона, и Макмердо вновь предался своим мыслям. Наступила ночь, за окном то и дело вспыхивали огни железоплавильных печей, перед которыми мелькали черные тени под ритмичное сопровождение лязга и грохота.
— Это, думаю, похоже на ад, — раздались рядом слова.
Макмердо обернулся и увидел, что один из полицейских проснулся и смотрит в окно на огненную пустыню.
— А я лично думаю, — отозвался второй, — что не похоже на ад, а он самый и есть. И очень будет
