обнажил на руке выше запястья странный знак, похожий на клеймо: круг и в нем треугольник. — Знаешь, что это такое?
— Не знаю и знать не хочу!
— Ничего, узнаешь, за это я ручаюсь. Притом скоро. Возможно, мисс Этти кое-что тебе объяснит. А что до тебя, Этти, ты приползешь ко мне на коленях — слышишь, моя милая? На коленях! И я назначу тебе наказание. Что посеяла, то и пожнешь, уж я об этом позабочусь!
Свирепо взглянув на девушку, он повернулся на каблуках, и мгновенье спустя за ним с шумом захлопнулась входная дверь. Макмердо и Этти минуту стояли молча. Потом она обвила его шею руками.
— О, Джек, ты такой храбрый! Но все равно, выхода нет, тебе надо бежать! Сегодня же, Джек, до наступления ночи! Это единственная надежда. Не то он явится с другими, чтобы тебя убить, я прочла это в его страшном взгляде. Ты бессилен один против дюжины, да еще за ними босс Макгинти и вся их могущественная ложа!
Макмердо расцепил ее руки, поцеловал ее и бережно усадил обратно в кресло.
— Успокойся, моя красавица, успокойся! Не дрожи и не волнуйся за меня. Я ведь и сам Свободный Работник. Сейчас я пойду и втолкую это твоему отцу. Может, я не лучше их. Так что не делай из меня святого. Может, теперь ты и меня возненавидишь, после того как я тебе признался?
— Возненавидеть тебя, Джек? Никогда, пока я жива! Я слышала, что повсюду в мире не считается зазорным принадлежать к братству Свободных Работников, но только не здесь. За что же я стала бы ненавидеть тебя? Но если ты тоже Свободный Работник, Джек, почему бы тебе не пойти и не заключить союз с боссом Макгинти? Поспеши, Джек, не теряй ни минуты!
— Я и сам так думаю, — сказал ей Макмердо. — Пойду прямо сейчас и все улажу. А ты скажи отцу, что нынче я ночую здесь, а завтра утром съеду.
В салуне у Макгинти всегда было полно народу: здесь любила собираться вся грубая публика города. Простецкие, шутливые замашки Макгинти, которые были на самом деле маской, многое скрывающей от глаз, вызывали у этих людей симпатию. Но они его еще и боялись, боялись и в городе, и во всей тридцатимильной долине Вермиссы, и по обе стороны от перевала, и одного этого страха было довольно, чтобы наполнить народом его салун; ибо никто не отваживался, выказав неуважение, потерять его благосклонность.
К тому же он был большим городским начальником, муниципальным советником и главой комитета по дорожному строительству, избранным на эти должности благодаря голосам головорезов, рассчитывавших на его благодарность. Поборы и налоги в городе были огромные; общественные работы заброшены; отчеты с помощью подкупленных аудиторов подделывались, а перепуганным гражданам оставалось лишь отдавать то, что у них открыто вымогали, и держать язык за зубами из опасения худшего.
Вот каким образом бриллиантовые булавки в галстуке Макгинти год от года становились все огромнее, золотые цепи поперек жилетки — все весомее и сами жилетки — все наряднее. Да и салун его все расширялся, пока не занял чуть ли не всю сторону Центральной площади.
Макмердо распахнул двери салуна и стал пробираться через толпу, сквозь табачный дым и спиртной дух. Салун был ярко освещен, и висящие по стенам большие зеркала в золоченых рамах многократно отражали и усиливали это сияние. За широкой, обитой медью стойкой суетились несколько барменов в белых рубахах, смешивая и подавая напитки теснящимся посетителям. А у конца стойки, привалившись животом и пожевывая торчащую изо рта сигару, стоял крупный, широкоплечий мужчина, который мог быть только самим достославным боссом Макгинти, — эдакий темноликий великан, по самые глаза заросший смоляной бородой и с густой черной гривой до плеч; смуглостью он походил на итальянца, а черные мертвенно-матовые глаза, к тому же еще косящие, придавали ему поистине зловещий вид. В остальном же его наружность — могучий рост, правильные черты и простецкие замашки — вполне соответствовала той шутливой панибратской манере, которую он для себя избрал. Вот, сказал бы всякий при взгляде на него, честный, прямодушный малый, у которого наверняка доброе сердце, как бы ни были грубы и безыскусны его речи. Но когда человек встречал взгляд этих мертвенных черных глаз, такой глубокий и неумолимый, хотелось спрятаться, забиться в угол, ибо возникало ощущение, что перед тобой — само воплощение зла.
Присмотревшись к нему, Макмердо стал спокойно, работая локтями, пробираться туда, где в окружении свиты, раболепно смеявшейся над малейшей шуткой всемогущего босса, стоял Макгинти. Серые глаза молодого гостя бесстрашно глядели навстречу черному взгляду хозяина, уже заприметившего его приближение.
— Что-то, парень, мне твое лицо вроде бы незнакомо.
— Я здесь человек новый, мистер Макгинти.
— Не настолько новый, чтобы не знать, как правильно ко мне обращаться.
— Это советник Макгинти, молодой человек, — услужливо подсказал голос из толпы.
— Простите, советник. Я незнаком со здешними обычаями. Но мне рекомендовали повидать вас.
— Что ж, вот он я, и ты меня видишь. Ну и как я тебе?
— Пока еще рано судить. Если ваша душа так же велика, как ваше тело, и так же прекрасна, как лицо, то лучшего и желать не приходится, — ответил Макмердо.
— Ах ты черт! Ишь как его ирландский язык хорошо подвешен! — воскликнул хозяин, еще не решивший, то ли посмеяться вместе с дерзким гостем, то ли изобразить оскорбленное достоинство. — Стало быть, мою внешность ты одобряешь?
— Ясное дело, — ответил Макмердо.
— И тебе рекомендовали меня повидать?
— Да.
— А кто же это тебе рекомендовал?
— Брат Сканлан из 341-й ложи в Вермиссе. Пью за ваше здоровье, советник, и за наше будущее близкое знакомство.
Он поднес к губам стакан и осушил его.
Макгинти, внимательно за ним наблюдавший, вздернул лохматые черные брови.
— О, вот оно, что, — проговорил он. — Тут надо будет кое в чем удостовериться, мистер…
— Макмердо.
— Н-да, удостовериться, мистер Макмердо; потому что в нашем краю мы не принимаем людей просто так и не всему, что нам говорят, верим. Зайдем сюда на минуту.
Макгинти провел его в комнату за стойкой, где вдоль стен рядами стояли бочки. Он плотно закрыл дверь и уселся на одну из бочек, задумчиво пожевывая сигару и разглядывая гостя своими неприятно- загадочными глазами. Минуты две оба молчали. Макмердо спокойно выдержал его взгляд. Внезапно Макгинти пригнулся, и в руке у него оказался далеко не игрушечный револьвер.
— Слушай меня, шутник, — проговорил он. — Если увижу, что ты с нами игры играешь, тебе не поздоровится.
— Странное приветствие мастера ложи Свободных Работников новоприбывшему брату, — с достоинством произнес Макмердо.
— Последнее тебе надо еще доказать, — отозвался Макгинти. — И моли Бога о спасении, если тебе это не удастся! Где тебя принимали?
— В двадцать девятой ложе, город Чикаго.
— Когда?
— 24 июня 1872 года.
— Кто там мастер?
— Джеймс Х. Скотт.
— Кто районный руководитель?
— Бартоломью Уилсон.
— Гм. Чешешь гладко. Что ты делаешь здесь?
— Работаю, как и вы, только зарабатываю поменьше.
— На ответы ты скор.
— Да, я всегда был скор на слова.
— А на дела?
