Леонтиск поднял лицо от сомкнутых ладоней и ответил – кратко, емко и сочно. Миарм, впервые услыхавший образчик спартанской казарменной лексики, слегка оторопел и растерянно обратился к товарищу:
– Не, ты поглянь, как он ругается, Алкимах. А еще благородный!
– А вот я ему сейчас снова ребра копьем почешу, быстро приткнется, сволочь, – бросил Алкимах, не пошевелив, впрочем и пальцем.
Какое-то время стражники изощрялись, осыпая пленника ленивыми угрозами. Леонтиск, погруженный в думы, их не слушал. Несмотря на взволновавший его приход Эльпиники, главным ощущением молодого воина в этот момент было жгучее чувство вины. Безжалостная расправа над бедным Калликом потрясла его. Только сейчас Леонтиск начал понимать, в какую серьезную и гнусную игру он влез, планы каких людей нарушил. Великие боги, что он за тупица? Зачем он доверил столь опасное дело наивному парню? Нужно было немедленно, немедленно после грязного откровения отца бежать из города, самому скакать в Спарту и предупредить царевича. Проклятье, что он наделал! Перед внутренним взором всплыло жуткое зрелище окровавленной головы Каллика с мертвыми, полными ужаса глазами. Как Леонтиск ни сдерживался, он не смог сдержать слез раскаяния, жгучих, словно уксус.
Отчаяние молодого воина усугублялось последней угрозой Клеомеда схватить кузнеца Менапия. Теперь Леонтиск был уверен, что сын архонта, кровожадный изверг, способен на любое злодеяние. Но даже если семью кузнеца и его самого не тронут, худшее уже свершилось. Леонтиск не представлял, как сможет теперь посмотреть в глаза старшему другу, потерявшему сына. Прости меня, прости, старина Менапий! Хотя не может быть прощенья за такое… Прав архонт: это его, Леонтиска, глупость довела до такого конца. Но кто же мог знать, что заговорщики пойдут так далеко? Проклятые выродки! Они за все, за все заплатят!
Вернувшаяся злость высушила слезы, пальцы с хрустом сжались в кулаки. В голове Леонтиска замелькали планы мести, один кровавее другого. Они занимали мысли молодого воина довольно продолжительное время, но наконец рассудок вынес неутешительный вердикт: все эти планы осуществимы лишь в случае, если удастся выбраться из этого проклятого подземелья, добраться до Спарты и предупредить удар заговорщиков. Если план архонта, вступившего в сговор с лакедемонскими интриганами, и демоны знают с кем еще, осуществится и Пирр умрет, жизнь Леонтиска тоже закончена. Сын стратега понимал это предельно четко и знал, что страшное чувство вины побудит его искать быстрой смерти в море или петле.
Но – прочь эти мысли! Недруги еще не победили! Думай, Львенок, думай! Как выбраться отсюда? Как послать весть о случившемся Терамену, он-то обязательно придумает, что нужно сделать?
Как ни тяжело было Леонтиску это признать, единственным проблеском света во тьме отчаяния оставалась надежда на помощь Эльпиники. Бывшей возлюбленной, отвергнутой и униженной им когда-то. Возможно, девушка простила его, но захочет ли она помочь, пойти против воли отца и брата, и еще целого отряда влиятельных людей города и всей Эллады? Леонтиск в этом сильно сомневался.
Судьба свела его с Эльпиникой четыре с лишним года назад, в Олимпии, на знаменитых во всем мире играх. Прославленные атлеты и воины съехались со всей Греции, чтобы соревноваться в классических видах состязаний, и Леонтиск, ученик спартанской агелы, прибыл в составе делегации, представлявшей Лакедемон. Тогда удача сопутствовала ему: глаз не делал ошибок, рука не знала промаха, кровь бурлила в переполненных силой мышцах. Ко всеобщему удивлению Леонтиск, безвестный юноша из спартанской военной школы, едва не стал победителем Игр в пентатлоне, став первым в метании копья и прыжках, обойдя именитейших соискателей-атлетов и лишь в самом конце уступив великолепному Протею из Сикиона. Подаркам и поздравлениям не было конца: от спартанского царя Эвдамида, возглавлявшего делегацию, от олимпийских элланодиков, от представителей знати и старейшин городских общин. На следующий день после столь блестящего выступления прославившегося юношу-земляка пригласили на ужин старейшины Афин, среди которых был и счастливый, безмерно гордившийся сыном стратег Никистрат. На этом пиру Леонтиск и познакомился с юной красавицей Эльпиникой, дочерью Демолая Кимонида, могущественного аристократа, четвертый год подряд избираемого главой афинских магистратов. Она подошла сама, возложила на голову юноши венок, села рядом и до окончания пира оставалась рядом с ним, глядя ему в лицо сияющими восхищенными очами. Присутствующие не могли этого не заметить, и под конец пира зазвучали тосты во здравие «влюбленных». Мало кто сомневался, что дело кончится обручением.
– Посмотри, как красиво!
Ночь снова расцветилась огненными кольцами факельных хороводов на склоне холма Кроноса. До слуха доносились звуки музыки, смеха и многоголосый гомон веселящейся толпы.
– Аргоссцы гуляют, – улыбнулся юноша. – Они сегодня выиграли в двойном беге. Счастливцы…
– Счастливица – я! – ее смех зазвенел колокольчиком. – У меня есть собственный герой- олимпионик.
– Ну, я не совсем олимпионик, – улыбнулся Леонтиск, – все-таки в состязании победил Протей.
– Ха, зато ты находишься в моем безраздельном пользовании, в отличие от Великолепного Протея, которого, как утверждает брат, уже третью олимпиаду невозможно увидеть иначе как в сопровождении дюжины лучших девушек Эллады.
– Поэтому ты завела меня в эту рощу, подальше от людей? Чтобы лучшие девушки Эллады меня не нашли?
– Это ведь ты вчера пригласил меня на свиданье, забыл? Я всего лишь назначила место. О, посмотри, какой укромный уголок!
Схватив юношу за руку нежными холодными пальцами, она потащила его к скамье, укрывшейся под пологом сплетшихся кронами оливковых деревьев. Под ногами хрустели камешки, позади огнями и взрывами веселья ликовал праздник. Роща столетних оливковых деревьев романтично шелестела листвой, словно завлекала, обещая тайну и безопасность.
Они присели на скамью. Эльпиника и не подумала отпустить его руку, наоборот, накрыла его кисть обеими ладонями, тонкими и холодными.
– Так удивительно, что мы здесь, ты и я… – он замялся, не в силах подобрать слов для описания своих чувств.
– Почему? – конечно же спросила она, взглянув из-под упавшей на глаза прядки волос с извечной женской кокетливостью.
– Честно говоря, я не верил, что ты придешь.
– Но ведь я пообещала…
