– В порядке. Рад служить, государь!
– Служи так, чтобы сын мой был рад, – колючий взгляд старого царя переместился на стоявшего рядом с Галиартом Тисамена. – А ты, черныш? В юности ты хвастал, что будешь номаргом, когда вырастешь. Я слыхал, твой закадычный друг Антикрат уже в Священной Море, чего же ты ждешь?
– Попасть в Мору все так же непросто, государь, – понурился Тисамен. Все знали, как гнетут его честолюбие успехи Антикрата.
– Мне твои оправдания не нужны. Попробуй начать с того, чтобы на следующем состязании в честь Ареса Воителя стать победителем в гопломахии! Увидишь – Эврилеонт сам предложит тебе черный плащ!
– Есть стать победителем, государь! – рявкнул Тисамен. Его смуглые щеки пылали алым румянцем.
– А ты, рыжий баламут? – царь уже переключился на Феникса. – Все так же лоботрясничаешь и зубоскалишь? Пожалуй, тебя исправит только женитьба. Хм, вот чем я займусь в первую очередь, когда вернусь в Спарту – найду тебе хорошую девицу и как следует погуляю на свадьбе. Что, Бессмертный, пригласишь царя на торжество?
«Бессмертный» было старое, еще детское прозвище Феникса.
– Я, государь? – перепугался он. – Я… это… мне еще рано жениться…
– А когда ж пора? – усмехнулся бледными губами Павсаний.
– Ну-у… когда стану… э… полемархом, например.
– До этого момента, пожалуй, не только я не доживу, но и никто из присутствующих, хе-хе…
Кто мог тогда предположить, что уже через четыре года Феникс будет командовать армиями из десятков тысяч человек, и иметь в подчинении полемархов, некоторые из которых были вдвое старше него. А еще некоторое время спустя рыжий сквернослов стал правителем обширнейшей области, целой страны, с населением в без малого миллион человек.
– Ион, великий историк! – улыбнулся царь последнему из прибывших с Пирром «спутников». – Ты еще не забросил свою писанину?
– Как можно, мой государь? – воскликнул Ион. – Сейчас, когда история творится на моих глазах! Каждый день добавляет мне работы – хватило бы сил описать.
– Позволишь почитать? Любопытно узнать, как видятся события молодому поколению…
– Почту за честь, государь! – коротко поклонился Ион.
– Клянусь богами, отец! – воскликнул Пирр. – Когда же до меня дойдет очередь?
– Уже дошла, – раскрыл объятия Павсаний Эврипонтид. – Как я ждал тебя, сын!
Утренние лучи весело играли в витраже окна приемной, пронзали невидимое облако висящих в воздухе пылинок, опадали на пол разноцветной мозаикой.
– Подождите меня здесь, – царевич повернулся к сопровождавшим его Галиарту и Тисамену. – Поговорю с отцом, потом пойдем с сыном царя Дионом смотреть его хваленую метательную машину.
– Ее части? – уточнил Галиарт.
– Точно. И позовите Иона – пусть все зарисует.
– Есть!
– Один? – кивнул на дверь спальни Пирр, обращаясь уже к стоявшему навытяжку номаргу.
– Государь с лекарем, наследник, – отвечал телохранитель, плечи которого не уступали шириной дверному проему.
– Он спрашивал о тебе, – добавил лохаг Иамид, сидевший на скамье у окна.
Пирр коротко кивнул и шагнул в распахнутую номаргом дверь.
– Как чувствуешь себя, отец? – еще услышал Галиарт голос царевича, затем толстая створка двери закрылась и отсекла все звуки.
Тисамен, скрестив руки на груди, приготовился ждать прислонившись к стене. Галиарт предпочел присесть на скамью. Ожидание могло затянуться на час или более, а коротать время в общении невозможно – трепаться в приемной царя было бы верхом нахальства.
Мысли молодого воина тут же унеслись вдаль от острова Крит, к берегам Эллады. Горячечное возбуждение, вызванное уже решенным возвращением царя Павсания на родину, ослабло, и былые тревоги вернулись вновь. Что ждет его дома – гнев ли наварха-отца, от которого он фактически отрекся, или карающий меч правосудия? Конечно, государь Павсаний не допустит, чтобы педоном Пакид его засудил втихую. Но разве не значит это, что царю самому придется вершить над ним суд, и не станет ли праведный суд страшнее неправедного? «Перенести несправедливость сравнительно легко, истинная справедливость невыносима». Забавно – ведь это любимая поговорка Пакида.
Итак, на всякий случай следует приготовиться к худшему. Конечно, никто не забудет, ради чего Галиарт пошел на грубейшее нарушение воинского устава, да что там, на преступление. Но, зная Павсания, можно подозревать, что тот проявит истинную лакедемонскую справедливость: похвалит Галиарта за спасение сына, а затем осудит за неповиновение старшему по званию. На смерть. Или на изгнание – запретит,
