покуражиться! Ха, насколько я помню, за отцеубийство по закону положено зашить преступника в мешок с обезьяной и утопить. Так ведь?
– Не думаю, что разумно будет требовать такой казни для человека царской крови, – поморщилась Тимоклея. – Это недальновидно – позволять простому народу насмехаться над Гераклидами. Как ты думаешь, сын?
«Сыном» царица именовала Эвдамида, обращением к младшему было «сынок».
– Будет достаточно обычной экзекуции для предателей и святотатцев. По воинскому обычаю. Пусть его побьют камнями.
– О, так это же еще лучше! – хлопнул по бедрам Леотихид. – Я с удовольствием сам приму участие в этой забаве!
– Нет-нет, – быстро произнесла Тимоклея. – Не нужно плясать над поверженным противником, этим можно лишь вызвать ненависть их сторонников. Род Агиадов должен показать себя с наилучшей стороны: высшие почести при похоронах старшему Эврипонтиду, подчеркнутая отстраненность и соблюдение законности в процессе младшего.
– Как всегда, мудро и дальновидно, матушка, – склонил голову, соглашаясь, элименарх.
– Опасаюсь только, что эфоры начнут копаться в этом деле, затягивать суд, – вздохнул Эвдамид. – Слишком уж неправдоподобно это состряпано, клянусь богами. Кто поверит, что Пирр заколол отца, ради которого он несколько лет сражался за отмену приговора? В этом месте наш план явно слабоват.
– Но ведь мы, если ты помнишь, рассчитывали, что Пирра зарубят номарги. За этим их, по большому счету, туда и послали.
– Да. Почему Иамид, верный пес Павсания, не сделал этого? Я знал, что все эти годы, пока старый мерзавец был в ссылке, Иамид оставался предан ему. Что ж он не покарал убийцу, схваченного у еще агонизирующего трупа?
– У меня есть сведения, что он собирался сделать это, – братья снова изумленно оглянулись на звучный голос царицы. – Но Дион, критский царевич, наложил на Пирра руку. Между ними существует что-то вроде дружбы…
– Проклятый кретин, – выругался Леотихид. – Хотя он, конечно, не был посвящен в наш план. Думаю, старый Полидор оставил своего отпрыска в неведении, чтобы не смущать его незрелый ум. Сам царь Крита, впрочем, не преминул покинуть город на время, необходимое для устранения Павсания. Которого он – ха- ха! – любил не больше нашего, и вынужден был терпеть столько лет!
– Этот Дион спутал нам все карты! – прорычал царь. – Почему он не дал забрать Пирра? Ох, не нравится мне это!
– Дион оставил окончательное решение до возвращения царя, возможно, надеясь, что Полидор предоставит молодому Эврипонтиду убежище. Критский царевич не догадывается, что все произошло с согласия и даже при помощи его отца, – Тимоклея продолжала демонстрировать поразительное знание ситуации.
– Так что нам ничего не грозит! – закончил мысль элименарх. – Полидор вернется в Кидонию и велит оправить преступника суду его родного государства. Хе, в чем-то это даже на руку – у нас будет время подготовить город к появлению отцеубийцы. Мои люди уже вышли на улицы и начали рассказывать людям правду, через три-четыре дня Спарта забурлит. Вот потеха – вполне возможно, что когда Пирра доставят сюда, нам придется выделить охрану, чтобы толпа его не разорвала!
– Меня беспокоят не настроения толпы, а эфоры, и особенно – упертый старик Фебид. Вот уж кто никогда не поверит в виновность Пирра.
– Поверит он или нет, это, клянусь Эриниями, его личное дело. У нас будут показания свидетелей, прибывших с места событий. Не забывайте, что наше соглашение с господином Эпименидом включает в себя выступление на судебном процессе. Да и гиппагрет Иамид расскажет то, что видел. Кроме заколотого царя, в покоях никого, кроме Пирра, не было, – значит, он и убил! Горгил обделал это весьма чисто, тут не придерешься. А словам самого Пирра никто не поверит, что бы он ни говорил.
– Да, пожалуй, выступление Эпименида убедит судей, – почесал лоб Эвдамид. – Всем известно, что он – старинный друг Эврипонтидов. Вот только… можно ли быть уверенным, что он в последний момент не сломается, не передумает? Его внезапное раскаяние может стать для нас настоящей катастрофой…
– Лафиропол, конечно, слизняк, – согласился Леотихид, – и в другое время я бы, клянусь богами, не доверил ему и на страже постоять, пока я подглядываю в щелку женского туалета, ой, прости, мать! Но гипертрофированная, ненормальная для мужчины любовь к детям заставила его пойти на предательство. Он уже привел убийцу к ложу друга. Если он отважился на это, то, думаю, выступить в суде он тоже решится. Я дал слово, что после этого никогда не трону ни его самого, ни кого-либо из членов его семьи.
– А где сейчас его сыновья? – мрачно поинтересовался Эвдамид.
Брат пожал плечами.
– Мне так и не удалось выяснить, где Горгил их держал. Полагаю, уже сегодня оба пацана вернутся к папаше, по крайней мере, таким был первоначальный уговор. Не думаю, что мастер его нарушит – не в его интересах.
– А не лучше ли было придержать мальчишек до тех пор, пока их отец полностью не исполнит своих обязательств? – вскинула брови царица.
– Хоть мне все это и не нравится, но мать права, – поглядел на брата царь. – Где гарантии, что лафиропол, получив обратно сыновей, не увезет их куда-нибудь в деревню, а сам не побежит к Эврипонтидам резать правду-матку?
– Я имел с ним разговор на эту тему, – как можно небрежнее сказал Леотихид. – Старикан был непреклонен: он должен увидеть сыновей в первый же день по возвращении в Спарту. Разумеется, я предупредил его, что если он поведет себя как-нибудь не так, его отпрыски умрут очень плохой смертью – если не сразу, то через месяц или год, не будут же их всю жизнь прятать. У Эпименида была возможность убедиться, что у нас длинные руки. Да он и сам понимает, что после того, что он сотворил, на прощение Эврипонтидов ему, мягко говоря, не стоит рассчитывать. Такую вину не искупить.
– И тем не менее я бы придержала до суда его ребятишек, – твердо сказала Тимоклея. – Хотя бы одного
