командирам враждовавших друг с другом эномотий. И дом Эпименида сейчас окружили именно Триста, товарищи Исада. Захочет ли молодой мечник помогать противникам своих друзей, и более того – ввязываться в борьбу между Эврипонтидами и Агиадами? Здравый смысл подсказывал, что вряд ли. Как бы не наоборот…
– Какое-то тайное поручение? – заметив колебания олимпионика, Исад поджал темные губы. – Ты не обязан мне рассказывать.
– Дело щепетильное… и срочное, – нехотя проговорил Аркесил, пряча глаза. Ему стыдно было говорить такое человеку, который, возможно, только что спас ему жизнь. – Здесь замешана политика, и поэтому…
– Довольно, – нахмурился Исад. – Догадываюсь, о чем пойдет речь, и не желаю ничего слушать. Я служу царю и не могу помогать его противникам.
– Прошу, мне нужно только…
– Попросишь об этом моего отца. Он – эфор Спарты и должен знать, что творится в городе.
– Но время не терпит!
– Тогда постарайся говорить короче, – раздраженно отрезал Исад. – Отец примет тебя немедленно. Эй, помогите ему!
Мягкие руки служанок подняли Аркесила со скамьи.
– Но разве можно беспокоить господина эфора в такой час? – у Аркесила екнуло сердце, когда он представил, что из-за него сейчас поднимут с кровати Фебида, могущественного и сурового магистрата. Даже голова перестала болеть от испуга.
– Отец еще не спит, – успокоил его Исад. – Леонид Эврипонтид у нас в гостях, и мы как раз заканчивали ужин.
Боги, еще и Леонид! Мелеагр как-то говорил Пирру, что все беды, свалившиеся на старшую ветвь рода Эврипонтидов, выгодны Леониду более чем кому бы то ни было иному в Спарте. «Если погибнешь ты и твой брат, этот молодой аристократ наследует трон, и это слишком серьезный мотив, чтобы отвергать его из-за одной репутации. Репутации для того и создаются, чтобы быть однажды потерянными. А учитывая все, что в последнее время происходит, я не удивлюсь, если Леонид счел, что этот момент настал. И, клянусь богами, он прав – трон Лакедемона стоит и не такой жертвы», – так сказал советник Арес. А секретарь Гермоген, который обыкновенно с ним спорил, в этот раз согласился. Пирр ничего не сказал, но – это видели все – призадумался.
– Хорошо, веди, – обреченно кивнул Аркесил. А что ему оставалось делать?
Они прошли через пару просторных, но незатейливо обставленных комнат – эфор Фебид ратовал за исконные спартанские добродетели и простоту быта на деле, а не на словах. Исаду пришлось поддерживать ковылявшего на одной ноге олимпионика под руку, чтобы тот не упал. И все равно через каких-то полсотни шагов боль в растревоженной ноге стала настолько сильной, что Аркесил, стиснув зубы и обливаясь потом, прислонился к стене, чтобы перевести дыхание.
– Мы уже пришли, – глядя на олимпионика своими непонятными черными глазами, промолвил Исад, указав в сторону обычной, не покрытой даже лаком, деревянной двери.
– С-сейчас, – выдохнул Аркесил. Ногу как будто грызли собаки.
В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возник статный молодой муж с заметно непропорциональной фигурой, открытым, хоть и грубо слепленным лицом и честными карими глазами. Все сходились во мнении, что внутренние достоинства Леонида, сына Лисандра, значительно перевешивают внешние.
– Исад? Тебя не было слишком долго, и эфор отправил меня узнать… о боги, – он только сейчас прислонившегося к стене и бледного, как творог, олимпионика. – Аркесил? Что случилось?
– Приветствую тебя, стратег, – через силу улыбнулся Аркесил. Новый чин Леонида исключал всякое панибратство, даже если вспомнить дюжину лет совместного обучения в агеле.
– Люди элименарха Леотихида сбросили его с коня прямо возле наших ворот, – неохотно пояснил Исад. – Привратник сообщил об этом как раз вовремя, чтобы они не успели забить его до смерти.
– «Белые плащи» слишком много позволяют себе в последнее время, – сдвинул брови Леонид. – Эфор должен узнать об этом инциденте.
– Я как раз пригласил Аркесила разделить с нами ужин. Похоже, ему есть о чем поговорить с отцом, – кивнул Исад.
Леонид, ободряюще улыбнувшись, сделал приглашающий жест и Аркесил, поддерживаемый Исадом, шагнул в трапезную. Сердце его заколотилось, волнение оттеснило физическую боль. «Наступает ответственный момент, дружок, – сказал олимпионик сам себе. – Надо же – всю жизнь ты отмалчивался, а теперь жизнь друзей зависит от твоего красноречия, но говорить нужно толково и четко. И кратко – старый Фебид не любит болтунов, да и время не терпит».
Старейшина эфорской коллегии восседал за невысоким столом, уставленным обильным, но простым угощением и кувшинами с водой и вином. Одет Фебид был в просторный двойной хитон белого цвета с алой оторочкой по вороту и рукавам – та же одежда, в которой он обычно появлялся и в присутственных местах. Резной посох, символ его должности, стоял тут же, прислоненный к подлокотнику стула. За столом прислуживал единственный молодой невольник. Излишне упоминать, что ни певцы, ни музыканты, ни тем более танцовщицы не украшали ужина Фебида, этого столпа спартанской нравственности и закона. Освещали небольшую трапезную два старинных медных светильника, подвешенных на цепях к потолку.
При виде вошедших эфор поднял большую седую голову и смерил молодых людей пронзительным взглядом серо-стальных глаз.
– Отец, хочу представить тебе доблестного Аркесила, сына Полигона, – сказал Исад, не убирая руки с плеча гостя. Аркесил был весьма благодарен ему за это, чувствуя, что в любой момент может осесть на пол.
– Я узнал этого достойного юношу, – кивнул Фебид. – Садись к нашему столу, олимпионик Аркесил, и раздели с нами эти прекрасные плоды земли.
