Балаустион

– Два года, с твоего прошлого приезда. А в этот раз, четвертого дня, когда ты только прибыл, отец отправлял меня по делам в Мегару. Потому меня не было, когда ты заходил к нам, – Каллик виновато улыбнулся.

– Я рад тебя видеть, клянусь богами! Ты так возмужал! Кузница сделала из тебя настоящего мужчину. Сколько тебе сейчас? Семнадцать, шестнадцать?

– Уже почти восемнадцать.

– Боги! А мне, значит, двадцать один! А ведь недавно совсем было как тебе сейчас! Как бегут года, как быстро мы старимся!

Леонтиску удалось-таки вызвать улыбку на флегматичном лице парня. Сыну стратега было неловко, что он заставляет этого юношу отрываться от любимого ремесла, ехать неведомо куда по делам, его абсолютно не касающимся. Каллик, однако, ни полунамеком не высказал неудовольствия, даже если испытывал его, и сразу перешел к делу:

– Отец сказал, что я должен сделать. Сейчас на кухне готовят продуктовую суму, а Клитарх и Аэроп (Леонтиск вспомнил, что это имя среднего сына Менапия) пошли за вторым конем. Я отправлюсь немедленно, как все будет готово.

– Спасибо тебе, Каллик. Клянусь, я не забуду твоей помощи.

– Тебе действительно не за что меня благодарить. Я так давно мечтал побывать в Спарте, увидеть этот город великих воинов и древней славы…

– Вот как? – Леонтиска удивили не столько слова, сколько выражение сдержанного восторга, с каким они были произнесены. Про себя он подумал: «Ну и дуб же этот Менапий, считающий, что его первенец ничем не интересуется! Как он сказал? «Только ест, спит, да в кузне работает»? Н-д-а!»

– Скажи, Леонтиск, это правда, что Спарта – единственный из всех городов, не окруженный стеной? – продолжал Каллик.

– Истинная! Более того, Спарта – единственный из городов, в котором с основания не ступала нога захватчика, даже сейчас, когда всем правят македонцы и римляне.

Увидев, что его молодой собеседник слегка шокирован этой крамольной фразой, Леонтиск добавил:

– И, кроме того, в Спарте не боятся открыто говорить то, о чем остальные молчат. Тебе повезло, Каллик. Ты встретишься с человеком, имеющим дух и энергию бессмертного, с тем, кто не ведает границ возможного. Имя его Пирр, он сын спартанского царя-изгнанника Павсания. Именно ему адресовано мое посланье, которое ты повезешь. Вот, возьми.

Он протянул сыну кузнеца скатанную в диск скиталу.

– Храни ее на самом дне сумки. По пути озаботься, чтобы придумать достоверную легенду путешествия – в Коринфе тебя может остановить ахейская пограничная стража. И знай, что от твоего успеха сейчас зависит… настолько многое, что даже не хочу говорить об этом, чтобы не испугать тебя ответственностью.

– Я не из пугливых, о Леонтиск, и все исполню как должно, клянусь горном Гефеста! – на щеках Каллика выступил румянец. – Не беспокойся, через двое суток царевич Пирр получит твое письмо.

– Надеюсь на тебя. Удачи!

Сын стратега обнял сына кузнеца и сдержанно похлопал его по спине.

– До встречи! – преувеличенно-бодро бросил Каллик, улыбнулся на прощанье и вышел прочь.

Около получаса спустя Леонтиск, приглашенный гостеприимным хозяином выпить чашу-другую вина (от большого обеда сын стратега, ссылаясь на крайне важные дела, отказался), услышал зазвучавшие на улице звяканье подков по мостовой и голоса мальчишек.

– Эй, Каллик, не забудь привезти мне настоящий спартанский пояс! С кольцами и бляхами! – раздался хрипловатый говорок сорванца-Клитарха под самым окном небольшой трапезной, в которой возлежали за столом кузнец Менапий и его гость.

– И меня, братец, не забудь! – а этот голос, уже не отрока, но юноши, принадлежал, без сомнения, Аэропу. Леонтиск с трудом подавил в себе мальчишеское желание подбежать к окну и тоже что-нибудь крикнуть на прощанье. Каллик что-то неразборчиво ответил братьям, затем четыре пары копыт зацокали по булыжнику, удаляясь, и вскоре потерялись в гомоне большого города.

– Ну, вот и добро! – проговорил кузнец, о котором Леонтиск на минуту забыл, сосредоточившись на звуках с улицы. – Поднимем чаши за то, чтобы боги сопутствовали его дороге.

– Да будет так, – оторвав от стола холодную тяжесть чеканного кубка, сын стратега глотнул теплого, искристого, кисло-сладкого родосского. Без сомнения, лучшего из винного погреба добряка Менапия.

– Авоэ, старина кузнец, мне пора. Еще раз спасибо тебе за все.

– Чтобы было за что благодарить, Леонтиск, возьми вот это, – узловатая рука кузнеца извлекла откуда- то из-под ложа тяжелый продолговатый сверток. – Подарок. Зря ты, храбрый юноша, выходишь в наши смутные времена на улицу без оружия.

– Боги! Боги! – Леонтиск развернул полосу холстины, торопясь стянул шершавый кожух ножен, пробежал пальцем по сияющему, длинному, прямому лезвию клинка, провел ладонью по перевитой дубленой кожей чеканной рукояти. – Фехтовальный меч! Из стали!

– Из коринфской зеркальной стали, заметь, – довольный произведенным эффектом, улыбнулся кузнец. По крепости ее превосходит лишь критская дымчатая, но зеркальная красивее и лучше точится. Такие мечи зовутся астронами, «звездными», и обладают нелегким характером. Но если клинок признает в тебе хозяина, то в бою соединит свою силу с твоей – и никакой доспех от него не убережет, и коварный вражий удар, который ты едва успеешь заметить, астрон отразит. Таких мечей немного – в мире осталось едва ли полдюжины мастеров, владеющих секретом ковки, закалки и наговора.

– И ты даришь мне такую вещь, о кузнец?