– Клинок достоин воина, – пряча улыбку в уголках губ, заметил Менапий.
– Нет, достоин мастера, клянусь богами, мастера! – вскричал Леонтиск, все еще не в силах оторвать взгляда от дивного меча. – О-о, Менапий, разве можно соблазнять таким даром меня, две трети жизни проведшего среди племени воителей?
Несколько мгновений сын стратега молчал, разглядывая сверкающий клинок, потом со вздохом положил его на столешницу.
– Нет, я не могу принять это сокровище. Прости, ста…
– Когда-то ты спас меня от рабства, – мягко, глядя прямо в глаза собеседнику, прервал кузнец. – Это был храбрый поступок, и мне ли не помнить, как нелегко тебе это далось. Тогда, четыре года назад, я не смог оплатить долга, но теперь имею для этого и возможность, и большое желание. И ты не имеешь права, сын стратега, заставлять меня и дальше быть твоим должником, жить с сознанием невозвращенного благодеяния! Так что возьми меч, и забудем об этом разговоре.
Пристыженный, Леонтиск поднялся на ноги.
– Будь по-твоему, старина Менапий! Но прими от меня этот земной поклон, о благороднейший из людей!
– Да пребудет с тобой благословение бессмертных, Леонтиск.
Пружинисто шагая по улице по направлению к Мелите, второму по значению аристократическому району Афин, готовому поспорить с Керамиком обилием помпезных общественных зданий и шикарных особняков знати, Леонтиск то и дело, словно не веря, касался рукой чешуйчатой поверхности тершихся о правое бедро ножен. Вот это старина Менапий! Подарить астрон, зеркальный меч, какой не каждый знатный стратег себе позволит! И как вовремя! Собственный клинок – стандартную лакедемонскую махайру со смещенным к острию центром тяжести Леонтиск, к своему стыду, оставил в доме отца. После бурной ссоры было не до того, чтобы идти в свой покой и собирать вещи, – хвала богам, поясную сумку со скиталой молодой воин всегда держал при себе. Уже выскочив на улицу, Леонтиск ощутил непривычную для спартанца (а он стал куда большим спартанцем, нежели афинянином) легкость пояса. Ну не возвращаться же было к этим подлым интриганам! Пришлось продолжать путь, однако до сей поры Леонтиск ощущал себя почти что голым. Но теперь… теперь он самому Исаду не уступит в поединке, с таким-то мечом! Ай да кузнец! И кто бы мог подумать?.. В памяти поневоле всплыли события четырехлетней давности.
С кузнецом Менапием сын афинского стратега был знаком давно, случалось покупать у него оружие и для себя, и – помогая отцу – для армии и городской стражи. Но часто видеться не приходилось – обучение в военной школе Спарты не допускало долгих отлучек, и домой, в Афины, Леонтиск приезжал далеко не каждый год. То был как раз один из таких редких приездов. Леонтиск, тогда лишь семнадцатилетний юноша, еще не примеривший воинского плаща и не познавший женщины, заглянул в дом, где ему всегда были рады, и изумился, встреченный непривычной тишиной и аурой несчастья. Кузнец рассказал о приключившейся с ним беде. Случилось так, что на большую афинскую ярмарку, где Менапий, как обычно, выставил целую коллекцию оружия своей мастерской, приехал высокий римский гость – сенатор Луций Корнелий Бальб. Мечи и шлемы работы Менапия вызвали у римлянина настоящее восхищение. И, разумеется, были незамедлительно куплены и подарены дорогому гостю афинскими магистратами. Однако римлянин захотел большего: он предложил Менапию со всей семьей переехать к нему в поместье близ Рима, и там обеспечивать своим ремеслом нужды преторианских когорт, квестором которых Бальб являлся. Менапий вежливо отказался. Сенатор настаивал, к настойчивым уговорам подключились и заглядывавшие иноземцу в рот афинские градоправители. Кузнец, уже слегка раздраженно, объяснил, что живет в родном городе, со своей семьей и друзьями, что его такое положение вещей устраивает, и он не желает менять его ни на какое другое, а тем более – на роль прислужника римлян, которых он, в общем-то, если быть честным, не то чтобы любит. Корнелий Бальб в ответ на это жутко раскричался. Как смеет грязный мастеровой отвергать столь щедрое предложение римского сенатора? Кем он себя возомнил? Свободным гражданином в свободной стране? Так ему показать его истинное положение? Продемонстрировать, как римляне карают тех, кто смеет ослушаться их повелений? Все это, и многое сверх того взбесившийся потомок Ромула кричал с пеной у рта, и сопровождавшие его магистраты Афин становились все мрачнее. Еще бы – ведь все их усилия не ударить лицом в грязь испарялись на глазах, как и надежды о положительном отчете сенату довольного визитом ревизора. Под тяжелыми взглядами «отцов города» Менапий почел за лучшее собрать товары и уехать с ярмарки домой. Но через день архонт-басилевс вызвал кузнеца к себе и сообщил, что за оскорбление римского гражданина, высокопоставленного друга их полиса, несколько влиятельных аристократов обратились в суд, требуя лишить Менапия афинского гражданства, а имущество его забрать в городскую казну. По секрету глава Афин добавил, что суд в большинстве своем состоит из обвинителей, их свойственников и родственников, так что в решении сомневаться не приходится. Если Менапий желает решить дело миром, ему нужно как можно скорее попросить у римского гостя прощения и сообщить о согласии принять его милостивое предложение.
Неудивительно, что Леонтиск, которому случилось появиться в доме Менапия как раз в этот злосчастный день, застал доброго знакомого в крайне подавленном настроении. Старый кузнец совсем отчаялся – у него было много друзей в городе, но все не того ранга, чтобы тягаться с аристократами. Молодой воин постарался ободрить кузнеца: как сын стратега, он имел кое-какие знакомства, могущие принести пользу. Первым он обратился к Терамену, влиятельному афинскому гражданину, известному своей справедливостью. Выслушав горячий рассказ юноши, Терамен обещал помочь. Именно благодаря его заступничеству дело получило широкую огласку и вызвало громкое возмущение свободолюбивых граждан полиса. Стратег Никистрат, отец Леонтиска, тоже выступил на стороне привлеченного к суду афинянина. Одним словом, шума получилось много, и в конце концов Корнелий Бальб отбыл домой ни с чем. А Леонтиск получил вечного и благодарного друга, признательность которого нынче вылилась в подарок, грозно оттягивавший пояс.
Предаваясь этим воспоминаниям, молодой воин не забывал о цели своей прогулки. Ею являлся дом уже упомянутого нобиля Терамена, доброго друга и умного политика. У него сын стратега собирался получить временное пристанище, так как после сегодняшних событий оставаться в доме отца было невозможно. А если хорошо подумать, то и в Афинах задерживаться не след. Но для начала следовало исполнить поручение царевича Пирра и заодно обсудить с мудрым старшим другом зловещие открытия. Терамен подскажет, как быть. Он всегда точно знает, что и как нужно делать, так что не стоит самому ломать голову.
Эти мысли вкупе с радостью от подаренного чудо-меча рассеяли гнев, вызванный предательством отца. Леонтиск успокоился и преисполнился надежд на лучшее – молодость беспечна. Прибавив шаг, молодой воин лихо подмигнул двум строившим ему глазки простолюдинкам, азартно перепрыгнул соскочившую с проехавшей мимо телеги ополоумевшую курицу, затем нырнул в проулок, дабы сократить путь, сделал еще дюжину шагов…
…и остановился. Неширокий проход решительно перегородила шестерка воинов в доспехах городской стражи. Стояли уверенно, спокойно, и ожидали именно его, сомневаться не приходилось. Прохожие- горожане, шестым чувством ощущая угрозу, исходившую от людей с оружием, с опаской переглядывались, жались к стенам домов и торопились скорее пройти мимо. Седьмой стражник, стоявший чуть впереди остальных, ростом уступал Леонтиску и был поуже в плечах, но его поза и осанка выдавали надменность и
