всматривался до боли в глазах в картинку человеческого жилья и все время мысленно повторял, что это необыкновенно красиво и надо этим зрелищем насладиться, запомнить его навсегда, до конца жизни, поскольку это — истинная красота, которую жаль, а почему жаль — неизвестно.
Потом я оказался на развилке дорог. На перекрестке стояла часовня Божьей Матери. Богоматерь была в голубом, как море, плаще поверх белых одежд. У нее были румяные щеки и красные губы, а у ног стояли стеклянные банки и бутылки с полевыми цветами — васильками, маками, клевером, левкоями, коровяком, мальвами, диким люпином, шиповником и даже белым тысячелистником.
А с боковой дороги, похожей на тополиную аллею, сумрачной и таинственной, вышел Терп в своих дурацких бриджах, с духовым ружьем, на которое он опирался как на трость.
Я хотел быстро удрать, но Терп улыбнулся, и я с удивлением обнаружил, что он довольно красивый и симпатичный. «Видишь, как долго мне пришлось ждать», — сказал он. Я попытался что-то ответить, но не смог. Он протянул ко мне руки, я съежился, опасаясь удара, но он всего лишь по-братски меня обнял. «Я знаю, — сказал он, — ты должен был переждать комету. Но теперь мы уже никогда не расстанемся».
Мы свернули на какой-то узенький полуостров, похожий на полузатопленную зеленоватой морской водой песчаную дорогу, хотя скорее всего это была покрытая галькой коса. И вдруг, неизвестно каким образом, очутились в лесу, солнечном и горячем. Деревья там были самые разные, вовсе не приморские: яворы, лиственницы, березы, ольха, рябина, а также сосны, ели, осины, тенистые клены, молодые, а может, карликовые дубы и еще какие-то, знакомые с виду, названий которых я не знал или не помнил. Из высокой травы взлетали большие птицы, бронзовые, как кора коричного дерева, с темно-красными брюшками; я подумал, что это тетерева, хотя тетерева крупнее, и почему-то эти птицы меня испугали, но Терп сжал мне руку, видно почувствовав, что я боюсь, и сказал негромко: «Меня тоже всегда к вам тянуло, но встретиться раньше было нельзя». Рядом все время мощно шумело море, и могло показаться, что этот лес покоится на дне морском в горячем воздушном пузыре.
И травы там были удивительные. Такие разные, что казались посеянными рукой человека. Среди крохотных колосков, кисточек, зеленых усов, засохших цветов я увидел знакомые кукушкины слезки — маленькие сердечки, болтающиеся на тонких стебельках, увидел волосатую колючую мяту и даже белену с шишечками плодов, которые приносят самые прекрасные сны и помогают забыться.
Терп потянул меня за руку. «Это здесь, мы наконец нашли это место», — сказал он. Причудливо изогнутые морскими ветрами деревца внезапно расступились, открыв желтые дюны, поросшие серебристой, острой как бритва травой. Мы стояли, утирая пот, на вершине горячего холма. В лицо нам со всей силы ударил соленый, пахнущий водорослями ветер.
Внизу расстилался пляж. Длинный и широкий. Гигантские волны с белыми как снег макушками накатывали на песчаную сушу, заливая ноги стоящих на пляже людей, которые смотрели в море и что-то кричали. У меня заколотилось сердце. Это были самые близкие мне люди: мама с ярким зонтиком, пани Зофья, маскирующая полотенцем свою склонность к полноте, отец с газетой в руке и красная от злости Цецилия. А в море, на большом расстоянии от берега, я увидел захлестываемые высокими волнами две тоненькие, сгибающиеся под многотонным грузом воды фигурки.
Одна была вся в белом, с рассыпавшимися по белой спине завитками черных волос. На второй были голубые джинсы; теперь, намокшие, они казались синими. Девочки держались за руки, борясь с волнами. Я не мог понять, удаляются они от нас, от берега, погружаясь в свинцовую пучину, или, призываемые криками собравшихся на пляже, пытаются, но не могут вернуться, потому что волны волокут их за собой, унося все дальше и дальше от мокрой земли и от нас.
Конечно, умные и ученые взрослые скажут вам, что ничего особенного в этом сне нет, что профессор Фрейд, который изучал сновидения, и т. д., и т. п. Но я не забивал бы вам голову описанием дурацких снов, если бы не крайняя необходимость. Я сам не люблю снов и не люблю тех, кто вечно свои сны рассказывает. Но мои сны связаны с разными удивительными приключениями, которые еще впереди, и поэтому я вынужден о них упоминать.
Однако в то утро, проснувшись, я ни о каких снах не думал: меня интересовал только один, сугубо практический вопрос. Пани Зофья, похоже, встала с левой ноги, потому что была жутко злая. Даже мама старалась не попадаться ей на пути. А отец лежал в постели и тупо смотрел в потолок, так как ему уже не нужно было спешить на работу. Поэтому я смог спокойно отправиться в школу без учебников. Выйдя со двора, я сразу купил газету и сел под своей акацией, которая почему-то начала меня раздражать.
Открыв газету, я стал изучать последние страницы.
Тем временем из подъезда выскочил Буйвол и помчался в школу, вытаскивая из-за пазухи и жадно отправляя в рот какие-то куски. Потом появился дворник, которого немедленно обступили дорожные рабочие. Они ребром ладони колотили себя по шее, а дворник, чем-то недовольный, отрицательно мотал головой. Потом во двор спустился папаша Буйвола и принялся осматривать свой «фиат». Осторожно водил пальцем по каким-то царапинам, разглядывал их с разных сторон, сосредоточенно протирал фары, стучал носком башмака по шинам, проверяя, не спустили ли они, возился со щетками, потом локтем стер что-то с капота и в конце концов отправился на службу пешком. Из нашего подъезда один за другим выходили люди, бегали взад-вперед собаки.
А я читал объявления. Кто-то продавал пятьдесят кило пасты для шариковых ручек, кто-то — участок с хозяйственными постройками, еще кто-то — пару попугаев-неразлучников. Кто-то кого-то разыскивал, в суд вызывали чьих-то наследников — к сожалению, не меня. Самым большим спросом после автомобилей пользовались домработницы. Все наперебой к ним подлизывались, стараясь перещеголять друг друга. Какая-то отчаявшаяся дама клялась, что домработнице вообще ничего не придется делать, кроме как смотреть телевизор новейшей модели с двадцатитрехдюймовым экраном.
Я читал все это, ни на что интересное не рассчитывая, и искренне удивился, да и долго не мог ничего понять, когда наткнулся на совершенно невероятное объявление: «Для съемок фильма „Чудесное путешествие на Андромеду“ требуются мальчики в возрасте 11-13 лет. С предложениями обращаться по адресу: ул. Вспульная, 13, 9-й этаж».
Прошу вас, перечитайте объявление. Я его прочел, наверно, раз семнадцать. Очень уж подозрительным это все казалось. Удача сама просилась в руки. Может быть, из-за астероида… Вообще-то, я ужасно невезучий. Если, к примеру, прихожу в магазин и перед ним нет очереди, значит, магазин закрыт на учет или идет прием товара.
И тут мне пришло в голову, что сейчас по меньшей мере сто тысяч мальчиков в нашем городе читают это объявление. А может, даже больше. Потому что у четырнадцатилетних или пятнадцатилетних недоростков тоже есть шансы. Конечно, как минимум половина из них в заработке не нуждается. Половина из оставшейся половины боится прогуливать и не осмелится уйти из школы до конца занятий. Но остальные рискнут. Пустяк — двадцать пять тысяч конкурентов.
Дрожа от страха, а может, от волнения, неважно, я припустил в сторону центра. И даже не заметил, что со мной рядом все время кто-то бежал.
Наконец я услышал басовитый голос:
— Прогуливаешь?
— Нет. У меня дела.
Я нехотя остановился. Себастьян высунул огромный язык, похожий на красный брючный ремень, притом солдатский, соответствующего размера. Вид у пса-изобретателя был довольно помятый, и почему-то он прятал глаза.
— Смотаемся туда, ну, сам знаешь?
— Некогда мне.
— А может, уже не хочется?
— Нет, почему же. Хочется.
— Тогда, может быть, ты боишься?
— У меня есть одно дело. Очень важное.
— А если только на минуточку?
— На минуточку?
— Ну да, глянем одним глазком, и назад. Хочешь?
— Хочу, да времени нет.
— Чего ты ломаешься, старик? На обратном пути я тебя подброшу, куда скажешь. Все равно нас
