— Постоянно здесь ошиваются, — добавил Терп. — Верно, высматривают, где что плохо лежит.
— Ты знаешь, зачем мы сюда приходим, — вдруг сказал я не своим голосом. — Прекрасно знаешь.
Он неестественно и как-то визгливо рассмеялся:
— Видите, мама, какие наглые. Нет, сегодня я им не спущу. Константий, принеси перчатки.
Старик почесал за ухом, поросшим, точно мхом, седыми волосками.
— Рукавицы кожаные, что ль? — нараспев спросил он.
— Да. Только быстро.
Граммофон умолк, кое-кто из гостей с любопытством на нас уставился. Откуда-то из кустов выкатился несчастный Цыпа на подкашивающихся ногах. Несколько раз вульгарно икнув, он медленно, с трудом поднял бельма, закрывавшие мутные глазенки. Клюв его, конечно же, был облеплен зернами размокшего ячменя.
— Терп, детка, я не разрешаю, — истерически взвизгнула высокая дама с зонтиком.
— Не бойтесь, мама, — тихо сказал Терп, а у меня по спине забегали мурашки.
— Откуда в тебе столько жестокости, детка? В кого ты такой? Сейчас же их отпусти.
— Нет уж, на этот раз они так легко не отделаются, — неторопливо, словно смакуя каждый слог, проговорил Терп.
Нас окружили гости, тихонько спрашивая, что происходит. За их спинами я вдруг увидел Эву. Ладони ее были прижаты к щекам; казалось, она плачет. Но, когда наши взгляды встретились, попыталась улыбнуться, а потом подняла руку с растопыренными пальцами, сжала их и снова разжала, будто прощалась со мной или робко о чем-то просила.
Тут появился Константий; на согнутом локте у него болтались две пары боксерских перчаток.
— От и принес дачникам гостинец, — пропел он с добродушной улыбкой; это, по-видимому, означало, что он прибыл с подарком для нас, то есть для меня и для Себастьяна, который продолжал прикидываться самым тупым представителем семейства догов.
— Оу, мэтч, — по-английски удивился один из гостей и пошевелил тоненькими, как брови, усиками над верхней губой.
Терп бросил мне одну пару. Перчатки упали на островок почерневшего клевера у моих ног.
— Надевай, — сказал он. — А может, боишься? По сверкающему желтому небу бесшумно плыл аист. Эва схватилась за трепещущую от порывов предвечернего ветра ветку сирени. Стиснула ее изо всех сил — только края темных листьев торчали между ее тоненьких пальцев.
Я поднял перчатки — новехонькие, из темно-коричневой кожи, — надел, засунул шнурки под манжеты. Внутри захрустел сухой волос или морская трава.
— Можно начинать? — спросил Терп.
— Я запрещаю! — крикнула его мать. — Не люблю жестоких забав. Поиграйте лучше в крокет или еще во что-нибудь.
— Эпоха спортсменов, дорогая, — сказал один из гостей. — Другие времена. Физическая сила, честная схватка, состязание отважных.
— Драться без причины? Это же абсурд, — возразила мать.
— Ну как, ты готов? — спросил Терп.
— Готов.
Он подошел ко мне, мы стукнулись вытянутыми руками в перчатках. Потом он отступил на середину круга и встал в боксерскую позу. Немного необычную, будто со старинной гравюры. Тогда и я поднял руки и приблизился к нему. Он заплясал на месте, впившись взглядом в мои глаза; я даже заморгал от растерянности.
— Закрывай низ, — басом шепнул Себастьян.
Я машинально опустил локти, и тут Терп нанес мне прямой удар в лоб. Отпрыгнуть я не успел, и меня здорово качнуло. По кучке болельщиков пролетел не то шорох, не то восхищенный вздох.
Терп улыбался одними уголками рта. Я не увидел в этой улыбке ни иронии, ни высокомерия. Он просто радовался возможности подраться. Меня же его неприятная усмешка точно парализовала.
— Не зевай, старик, — проворчал Себастьян. — Левой его, левой.
Но как только я собрался ударить, Терп отскочил, и я воткнулся головой в опутанный паутиной малинник.
— Хи-хи, малинки захотел поесть, — запел Константий. — Там слева больше ягодок, слышь?
Я опять встал в позицию. Меня уже начинало все это злить: и хихиканье добродушного старичка, и выпученные глаза гостей, и пружинистые подскоки Терпа.
Но прежде чем я успел приготовиться к защите, Терп налетел на меня и угостил серией быстрых ударов в желудок. Это звучит красиво, на самом же деле мне еще повезло, что я с утра ничего не ел. Только немножко забурчало в животе, и я, кажется, поморщился, а Терп опять кинулся в атаку. Я инстинктивно выбросил вперед руку, услышал глухое пшиканье, будто кто-то наступил на гриб-дождевик, и увидел, что Терп падает навзничь. Вероятно, я ненароком здорово ему приложил.
— О-о-о! — вырвалось у болельщиков.
— Кончай его, он ничего не соображает, вон как глаза помутнели, — умоляюще зашептал Себастьян.
— Хватит, мальчики, довольно! — кричала мать. — Гости же, неловко.
И попыталась схватить за плечо Терпа, который уже опять приплясывал на месте, опустив руки в перчатках и стараясь расслабить мышцы.
— Отойдите, мама, — повторял он прерывающимся голосом. — Не мешайте.
Я заметил у него на глазах слезы. При этом он так крепко стиснул зубы, что на щеках вспухли круглые, как пинг-понговые шарики, желваки. Константий хихикал, машинально повторяя его движения.
Терп бросился на меня. Я увернулся, но он не дал мне ни секунды, чтобы занять оборонительную позицию. Чуть ли не прижавшись ко мне, принялся молотить кулаками — по лбу, по макушке, по плечам, по ребрам. Но и я не остался в долгу. На щеках у Терпа вспыхнул густой румянец, из носа потекла темно- красная струйка.
— Господи Иисусе, кровь! — крикнула мать. — Он его убьет! Прекратите, я приказываю.
— Это я его убью, — зарычал Терп, наваливаясь на меня всем телом.
— Не доглядишь оком, заплатишь боком! — ни к селу ни к городу пропел Цыпа. Покосившись в его сторону, я увидел, что он воинственно растопырил свои жалкие крылышки.
— Ну потеха, эка сцепились, будто те кабаны, — хихикал Константий, тряся венчиком серебристых волос. И у него на глазах выступили слезы. Но то были слезы искреннего, беззлобного веселья.
Мы на секунду оторвались друг от друга. Я с трудом перевел дыхание: в груди застрял колючий комок.
— Кончай его. Серпом снизу, — шептал дрожащий Себастьян.
Я хотел последовать его совету, но опять услышал глухой звук, будто от растоптанного гриба- дождевика. Звук быстро оборвался, утонул в странном шуме. Вероятно, в пылу схватки я треснулся головой о дерево. Хотел обернуться, взглянуть на Терпа, но увидел только потемневшее небо, почему-то кружащееся, как на карусели.
И вдруг почувствовал на лбу что-то мокрое и шершавое и увидел над собой печальные глаза и изрезанный морщинами лоб пса-изобретателя, который в прошлой жизни был лордом- путешественником.
— Один случайный удар, — стонал он, не переставая лизать мой лоб. — Не повезло тебе.
— Что случилось? — тупо спросил я. — Он убежал?
Себастьян махнул лапой, к которой пристали комочки мха:
— Ты проиграл, старик. Получил по мозгам и отключился.
— Что ты несешь? У меня еще полно сил. Где он?
И попытался встать. В дрожащем тумане маячили фигуры расходящихся гостей и Терпа, которому мать платком вытирала разбитый нос.
Вдруг моей щеки коснулось что-то теплое и нежное, точно согретое солнцем крыло мотылька. Это была Эва.
— Спасибо, — шепнула она, всовывая что-то мне в руку, с которой сползла перчатка.
