Мелькнули черные, испятнанные красными бликами волосы, огромные, словно с иконы, глаза и дрожащие губы.
— Спасите меня, умоляю. Я умру.
И мгновенно исчезла. Себастьян помог мне встать. С его скорбно поджатых губ то и дело скатывались капли густой слюны.
— Себастьян, я очень спешу. Помнишь, я шел по делу? — зачем-то сказал я.
И вдруг увидел на потемневшем небе падающую звезду. Я знаю, что никакие это не звезды, а обыкновенные метеориты, — ну и что? Ведь они помогают исполняться нашим желаниям. Так что пускай прекрасные сверкающие звезды одна за другой падают с неба и гаснут над остывающим горизонтом.
Что бы я сделал, если б стал королем? Начал бы, наверно (хоть это и не очень красиво), со своих родителей, то есть уладил семейные дела. Отца устроил на интересную работу, где он мог бы использовать свои способности, одновременно получая удовольствие. А наибольшее удовольствие моему отцу доставляют спортивные соревнования. Так что, пожалуй, я бы назначил его шефом спортивного телеканала. Мама вела бы хозяйство в моем королевском дворце. Естественно, ей не придется самой готовить и наводить порядок, она будет только принимать разных послов и уговаривать их не стесняться и смело угощаться разными вкусностями. А у Буйвола в школе я бы приказал оборудовать буфет, где было бы всего навалом. И для таких диковинных собак, как Себастьян, что-нибудь бы придумал, поскольку люди собак недооценивают и должен же кто-то наконец открыть перед ними все дороги.
А сам я, чтоб никто меня не упрекнул в злоупотреблении своим положением, останусь жить в нашем доме. Соседи сверху, наверно, немного угомонятся, хотя бы с перепугу. На службу я бы ездил на трамвае или ходил пешком, зарплату тоже бы себе снизил, чтобы только на жизнь хватало. На улице все б на меня показывали пальцем: вон какой скромный у нас король, ни чуточки не зазнался. Если бы на тротуаре кто- нибудь меня толкнул или по рассеянности задел портфелем, я бы не стал лезть в бутылку и стращать человека. Пускай сам осознает, как нехорошо поступил, и пусть ему будет стыдно.
В отношениях с заграницей я бы тоже поступал благородно. Никогда бы не оскорблял и не запугивал своих коллег-монархов. Может, даже иногда прощал бы им какие-нибудь безответственные поступки. И в результате, наверно, все бы они бегали ко мне за советом и приглашали для разрешения споров, а я бы судил абсолютно объективно, иногда даже вопреки собственным симпатиям. Есть тут, правда, одна опасность: как бы они не обнаглели и не стали надо мной насмехаться на приемах. Это серьезная проблема.
Во внутренней политике я бы тоже многое изменил. Прежде всего, пожалуй, упразднил тюрьмы: неуютно сидеть на троне, когда кто-то сидит в тюрьме. Хотя, с другой стороны, что тогда делать с хулиганами, ворами и прочими бандюгами? Над этим тоже придется подумать.
Ну и, конечно, я бы всем все разрешал. Чтоб никто не жаловался на какие-то там запреты. Правда, у меня самого иногда появляется желание дать пинка в зад, например, лезущему без очереди нахалу, а уж ткнуть мордой в стол какого-нибудь важного начальника, который издевается над подчиненными, просто руки чешутся.
Кроме того, когда всем все будет дозволено, в газетах неизбежно станут рисовать на меня карикатуры, помещать разные стишки и издевательские фельетоны. А у меня такой характер, что, если хоть один из моих подданных будет мной недоволен, я немедленно подам в отставку.
Честно говоря, королем может быть только тот, кого никогда не терзают сомнения. Королю лучше всего быть абсолютно уверенным в себе. А чтобы он этой уверенности не терял, не надо приносить ему книги для чтения, показывать фильмы, даже газеты не надо давать. Ведь знание, информация, опыт пробуждают в человеке кучу сомнений. Я это по себе знаю.
Я иногда думаю, что бы я сделал, если бы да кабы… но исключительно для того, чтобы убить время. Уверен, что каждому приходят в голову такие глупые ребяческие мысли, только никто никогда в этом не признаётся.
Да и зачем мне эта королевская власть? Что бы я от нее имел? Одни заботы и неприятности, а в результате стыда не оберешься. По правде говоря, быть королем мне совсем не хочется.
И опять мы вернулись к себе, в наш город, в нашу жизнь. Стояли посреди мостовой, шел дождь вперемешку со снегом и ледяным ветром. Проезжающие мимо машины смахивали со стекол снег и воду отчаянно работающими щетками. Водители злобно нам гудели.
Я потянул Себастьяна на тротуар.
— Ну видишь, старик. Один раз попал, — сказал пес-изобретатель, отряхиваясь. — Вот твоя Вспульная. Как по заказу.
— У меня ухо ужасно горит. Такое ощущение, будто на нем висит полная авоська продуктов.
— Точно, малость распухло. Ничего, до свадьбы заживет. Ты напоролся на совершенно случайный удар.
— Называется, глянули одним глазком.
— Только не расклеивайся, старик. В следующий раз мы его так угостим — своих не узнает. Немного потренируешься, и все. Я тебе покажу парочку приемов.
— Это ты сейчас такой умный. А там прикидывался дурачком.
Себастьян опечалился. Укоризненно глядел на меня своими глазищами, пожалуй чересчур красивыми для такого зверя, и даже перестал стряхивать крупные капли, скатывающиеся со лба на черный нос.
— Ну что я мог, старик? — наконец жалобно пробормотал он. — Кто меня воспринимает всерьез? Э, говорить не хочется.
— Она мне кое-что дала.
— Кто? — насторожил уши Себастьян.
— Ну кто? Может, английская королева?
— Чего ты сразу заводишься? — Себастьян переступил с одной пары лап на другую. Я готов был поклясться, что он покраснел, хотя собаки не умеют краснеть. Но какие-то перемены с его физиономией явно произошли, и это можно было смело назвать собачьим румянцем. — Где эта штука? Не потерял?
Я разжал мокрый кулак. На ладони лежал старый железнодорожный билет, немного потертый, словно с начала до конца долгого путешествия провалялся в кармане. Себастьян подошел ко мне вплотную и затаил дыхание.
— Железнодорожный билет, — произнес он наконец дрожащим басом.
— Точно. Из Вены в Варшаву.
— Нет, наоборот, старик. Из Варшавы в Вену.
— Какая разница. Посмотри, дата стерлась.
— Все равно видно, что очень старый. Гляди, какие старомодные буквы.
— Зачем она мне его дала?
Себастьян долго молчал, а потом сказал тихо:
— Может быть, чтобы помнил.
— Что?
— Ничего. Просто помнил, что она ждет. Какой-то тип в плаще «болонья» нарочно со злостью толкнул Себастьяна:
— Нашли место трепаться.
Дождь прекратился. Подъехала мусорная машина. Мусорщики принялись выкатывать из ближайшей подворотни железные контейнеры, которые с диким грохотом заглатывала огромная цистерна.
— Дай мне это, старик, — шепнул Себастьян.
— Да ты немедленно потеряешь.
— Не потеряю. Слово джентльмена.
— Тебе некуда спрятать.
— Засуну за ошейник.
— Пусть лучше будет у меня. Я в любой момент могу тебе его показать.
— Только не посей, старик.
— Подумаешь, драгоценность.
— Знаешь, мне пора идти. Я ведь только на минутку выскочил в киоск за газетами.
— Ну тогда пока.
