незаметно к рукам прибрала, а тут же и спрятала. Офицер — туда-сюда: саблю ищет. А она ему: 'Вы, кажется, — говорит, без сабли были. Я что-то не помню, чтобы вы ее снимали' Так он без сабли с нею распрощался, в двери вышел и пропал. Как будто его и не было. Огляделась во все стороны барышня, видит: двери, как и были, на крючок заперты; в стаканах вино недопитое краснеет, а заглянула под лавку — сабля новенькая, в ножнах блестящих, гусарская… Саблю эту барышня незаметно у себя в комнате спрятала и никому, как только своей няньке-старухе, про то, что видела, не рассказала… И, подумайте, ведь в тот же год в их именье этот самый офицер покупать коней для полка приехал, в барышню влюбился и осенью обвенчался… Уехали молодые и поселились в том городе, где полк мужа стоял. Прошло некоторое время, и видит наша барышня, что муж ее молодой веселье свое утратил и задумываться начал.
'Что ты, ангел мой, грустный такой?' — спрашивает гусара молодая жена. — 'Да все томит меня дума одна: где и когда я тебя раньше видел; никак не могу припомнить. А что видел, так я голову могу дать на отсечение…' — 'Во сне я тебе, верно, как-нибудь раньше приснилась', — говорит ему барышня. 'Конечно, — соглашается тот, — а все-таки странно: больно уж лицо твое мне знакомо…' Тогда она сдуру не выдержи, да и вынь из сундука своего саблю эту самую. Показывает ему, да и говорит: 'Вспомните хорошенько, не забывали ли где?'… Тут ее молодой муж весь в лице переменился, почернел весь даже от гнева да как закричит: 'А, так ты колдовством меня взяла?' А после того выхватил у барышни из рук свою саблю, выдернул ее из ножен… раз-два… да свою жену и зарубил. Ну, судили его после. Сначала-то он, говорят, признался, как дело было, а после будто запираться стал и валил всю вину на убитую, что она-де на других офицеров больно заглядывалась… Только судьи дознались, что это неправда, и, по царскому приказу, в солдаты его до самой смерти разжаловали.
Притихшие было веретена вновь зажужжали…
— А ведь женит, пожалуй, на себе Аниска Максима, — сказала, возвращаясь к прежнему разговору, Матрунька.
— Ну вот, женит!.. Ей в церковь, иначе как под Великий Праздник, нельзя ходить. Нечистая сила ей того не простит и задушит. Да и жених он не больно завидны й, — выразила свое мнение Акулька.
— А сама небось весною на этого самого Максима ай как заглядывалась, — опять шепнула Матруньке злая на язычок Зинка.
11
Тот, о ком девушки так усердно чесали языки на поседках, действительно проводил свои ночи у Аниски. Сначала парень ходил туда лишь для того, чтобы перестать видеть во сне Горпину, потом эти посещения обратились для него в привычку. Худая слава Аниски, как ведьмы, почему-то не страшила Максима, и он даже просил несколько раз свою новую подругу не скрывать от него своего искусства.
— Покажи ты мне, — приставал он к ней, — как ты чужих коров выдаиваешь.
— Сорокой ночью оборачиваюсь, в трубу вылетаю, крысой в чужой хлев забегу, молоко выдою и домой принесу… Что глупости спрашиваешь?! Сам ведь видел, что Буренка у меня есть.
— Нет, Анисушка, ты у меня, дружок, не хитри и не увертывайся. Ночью ты никуда не улетаешь, а все это время на этом самом месте лежишь, а что до Буренки, то я сам тебе для нее цербу с половой в хлев носил и видал порой, как ты ее доила. Буренка у тебя не больно много молока дает, а ты его и учителю продаешь, и творог со сметаною копишь, и в клети, смотри, сколько крынок у тебя стоит. Не от Буренки ведь это…
— Много будешь знать, так скоро состаришься, — пробовала отшутиться ведьма.
Однако от Максима не так-то легко было отвязаться. Когда парень хотел, он умел делаться удивительно ласковым.
— Анисушка, ведь ты знаешь, как я тебя люблю, — говорил он. — Все бы, кажись, для тебя сделал, и так бы порой помочь тебе хотел. Если ты и взаправду с 'теми' знаешься, так ты и меня научи. Чтобы уж жить вместе и ответ вместе держать обоим… А я бы тебе вроде сподручного был, — умасливал он неоднократно подругу в ночные часы.
— Помощи мне от тебя не надо. А чтобы знал ты, что я тебя не обманываю, а кой-что понимаю и кой над кем силу имею, то я тебе хоть сейчас покажу что-то… Лежи смирно и слушай, — сказала она.
Максим насторожился. Все было тихо. Капала лишь изредка вода в таз из висевшего в углу медного рукомойника, да тараканы чуть слышно шуршали на столе около крошек, оставшихся от ужина. Парень хотел уже было сказать, что он ничего не слышит, как лежавшая рядом ведьма толкнула его, чтобы он молчал, кулаком в бок, и в тот же миг Максим услышал, как кто-то вроде тяжелого кота спрыгнул с лавки на пол и, явственно топоча, подбежал к печному углу, Вспрыгнул на припечку и когтями начал царапать железную заслонку… Кота в хате Аниска не держала.
'Крыса', — подумал молодой человек и хотел высказать свое предположение вслух, как вдруг что-то сперва застучало посреди избы в потолке, а затем шлепнулось, как подушка, на пол. Что-то опять побежало на этот раз к кровати и тоже стало сперва царапаться, как бы желая влезть, а потом чесаться и тереться об ее деревянные ножки.
— Анисушка, довольно, зажги огонь! Этак они и на постель заберутся, — шепотом взмолился Максим.
Аниска чиркнула серную спичку и зажгла стоявшую возле на табурете керосиновую лампочку. При свете ее парень убедился, что в хате нет ни кошек, ни крыс.
— Ишь ты, не смеют при огне, — заметил Максим.
— Ты думаешь, что и при свете я не сумею их вызвать?.. Смотри на потолок, — приказала ведьма.
Максим повиновался. Опять прошло несколько времени. Слышно было, как учащенно дышит Аниска.
Вот по выбеленному потолку промелькнула какая-то тень. Парень вгляделся и узнал в этой тени очертания крысы величиною с большую собаку. Тень эта не только двигалась с места на место по потолку, но и шевелила лапами, спиной, хвостом, головою, поворачивалась, сжималась в комок и приседала, чтобы метнуться в противоположный угол.
Максим посмотрел на лампу, на пол и наконец на саму неподвижно лежавшую с закрытыми глазами, сосредоточенным лицом и нахмуренными черными бровями Аниску. Сомнений быть не могло. Тень двигалась независимо от застывшей неподвижно под одеялом его подруги. Теперь призрак крысы метался не только по потолку, но и по стенам.
'Того и гляди на меня кинется', — подумал человек.
— Анисушка, довольно! Уйми ты их, своих этих самых, — взмолился он.
Ведьма не сразу как будто расслышала его слова. Потом что-то беззвучно прошептала, и крысья тень, бледнея, свалилась куда-то в угол. Аниска открыла глаза и самодовольно посмотрела на своего любовника.
— Что, видел? — строго спросила она.
— Видел, Анисушка. Больше не надо! И просить тебя никогда не буду, — ответил Максим.
— Ну, то-то! Только смотри, если ты мне изменишь, 'они' тебя всюду найдут и до самой могилы покоя не дадут, — пригрозила ведьма.
Максим поспешил, как умел, словами и ласками задобрить подругу, тело которой, как он заметил, стало совсем холодным после произведенного ею опыта.
Несколько дней спустя Максиму удалось упросить Аниску показать ему, как она доит соседских коров. Взяв с парня страшную клятву никому не открывать ее тайны, ведьма еще засветло разбудила Максима, заставила его одеться и нести за нею в хлев несколько пустых, чисто вымытых крынок. Придя туда, приказала Аниска подкатить для нее бывший в хлеву деревянный обрубок, села на него на расстоянии полуаршина от стены, велела поставить перед собой пустую крынку, достала из кармана длинную, чисто в наговорной воде вымытую тряпку, накинула на торчавший из стены на высоте коровьего вымени деревянный гвоздь, взялась руками за оба конца этой тряпки и опять, как при показывании крысиных теней,
